«Забыть о преступлениях, означает, признать правоту и простить тех, кто их совершил. В нашей истории подобное было, и даже – не раз. Результат: как только мы вставали с колен после очередного удара, начинали строить планы на будущее, все повторялось снова. Находились люди, которые считали, что мы живем не так, что нас нужно «оцивилизовать», приобщить к общечеловеческим (естественно, в их понимании) ценностям, и кровь начинала литься рекой. Кровь новых поколений, тех, кто только-только вступал в жизнь.

Мы прошли через такие круги ада, пережили столько лишений и горя, что должны бы усвоить главную истину – прощать преступников нельзя! Что у нас, как и у всех других народов, есть своя правда, отличная от правды тех, кто возомнил, будто может вершить нашими судьбами и судьбами наших детей. И ее нужно помнить всегда. Даже тогда, когда хочется все поскорее забыть…»

(к седьмой годовщине трагедии в селе Комсомольское)

Ровно семь лет назад в такие же по-весеннему ясные мартовские дни в селе Комсомольское (Гой-Чу) Урус-Мартановского района развернулись события, по количеству жертв с которыми, как окажется потом, не будет равных во всей второй кампании. В течение двух с половиной недель здесь было убито более 625 (по числу могил в двух наиболее крупных местах их захоронения) человек, сотни были ранены, тысячи – остались без жилья и средств к дальнейшему существованию.

Усам БАЙСАЕВ

То, что произошло тогда, до сих пор окутано завесой официальной лжи. Говорилось, например, что в этом селе были уничтожены «крупные силы боевиков», что российской военной машине противостояли отряды хорошо вооруженных «наемников и террористов» и что они якобы ожесточенно сопротивлялись. Передавались победные реляции, на экранах телевизоров в бесчисленных самовосхваляющих интервью одни высокопоставленные генералы сменяли других. Однако и местные жители, и родственники погибших категорически опровергали эти утверждения. Их показания, подкрепленные расследованиями, проведенными сотрудниками правозащитных организаций, рисовали иную, куда более трагическую картину.

Чтобы понять, что на самом деле случилось в селе Комсомольское, обратимся к чуть более ранним по времени событиям...

Беженцы и боевики

29 февраля 2000 года выходящие из Шатойского района в восточном направлении отряды Шамиля Басаева и Хаттаба на высоте 776.0 под Улус-Кертом уничтожили шестую роту 104 полка Псковской воздушно-десантной дивизии. Для российского командования два обстоятельства делали это поражение катастрофическим. Во-первых, после занятия Грозного войну уже объявили выигранной. Во-вторых, близились президентские выборы, к которым реноме необходимо было восстановить. Требовалась убедительная победа. На войне же «убедительность» определяется вражескими трупами, которых, как известно, чем больше, тем лучше. Внимание российских военных сосредоточилось на Руслане Гелаеве, который отступал в западном направлении. В начале марта отряды под его командованием и большое число изможденных длительным переходом в глубоком снегу, обмороженных и голодных беженцев сконцентрировались в местечке Сураты за первой грядой Черных гор, отделяющих равнинный Урус-Мартановский район от горной части республики.

В течение нескольких дней, что ополченцы стояли в этом месте, к ним продолжали прибывать молодые и зрелого возраста мужчины и даже женщины. В самом начале войны, спасаясь от бомбардировок и обстрелов, они бежали к родственникам в безопасные, как тогда казалось, горные села. Но после появления рядом с ними федеральных сил столкнулись с куда худшей перспективой: оказаться «зачищенными» из-за того, что находились не там, где были прописаны по паспорту.

13 и 14 января 2000 года российское командование объявило о гарантиях безопасности для гражданских лиц, выходящих из Шатойского и Итум-Калинского районов. Однако в первый же день функционирования коридора на блокпостах стали исчезать люди. Военные, стоявшие в середине января на окраине села Дуба-Юрт, задержали, например, Виситу Арсанукаева, Саид-Магомеда Дельмуханова, Хусейна Дидаева и Ваху Титаева, которые по предварительной договоренности на двух грузовых автомобилях пытались проехать в Шатой и забрать оттуда свои семьи и имущество. Через четыре месяца у кладбища села Танги-Чу Урус-Мартановского района местные жители обнаружили и похоронили тела трех мужчин со следами пыток: у всех троих были отрезаны носы, уши, а на шеях остались петли из проволоки. Впоследствии по одежде родственники опознали в убитых Виситу Арсанукаева, Ваху Титаева и Сайд-Магомеда Дельмуханова. О судьбе Хусейна Дидаева ничего определенного выяснить не удалось до сих пор.

18 февраля на том же блокпосту при многочисленных свидетелях были захвачены житель Шаро-Аргуна Хаси Башаев, беженец из станицы Петропавловской (село Чурт-ТогIи) Хусейн Баснукаев и Руслан Кайхаров. На двух легковых автомобилях они везли в больницу раненных при бомбежке села Асланбек-Шерипово женщин и детей. Весной 2000 года, когда военные покинули это место, автомобили удалось обнаружить: они были расплющены танком и зарыты в землю неподалеку от бывшего блокпоста. Что стало с самими людьми – неизвестно.

6 марта там же были задержаны и впоследствии бесследно исчезли 10 жителей села Улус-Керт и бежавшие в горы уроженцы все той же станицы Петропавловской отец и сын Астамировы. Вместе с женщинами, в том числе и женами, они пешком шли в Чири-Юрт. Военные остановили мужчин якобы для «проверки документов», после чего никто их больше уже не видел.

Обо всех этих случаях, как, впрочем, и других подобных им, хорошо было известно и по ту сторону «линии фронта». Поэтому, как и во время выхода из Грозного, беженцы предпочли уходить под прикрытием боевиков. В итоге к началу марта в Сураты скопилась многотысячная, никому не подконтрольная и безвольная масса людей, искавшая лишь одного – спасения.

Первым покинул это место и беспрепятственно ушел через Комсомольское в свое родное село Арби Бараев. Случилось это на рассвете 4 марта. На следующую ночь вслед за ним, оставляя по пути трупы умерших от истощения, и не подозревая, что многих из них тоже ждет смерть, группами и в одиночку стали трогаться беженцы. На хребте Демидук они были обстреляны. Сопровождавшие боевики вступили в бой и, частью уничтожив, частью взяв в плен, освободили от российских десантников две высоты. Путь в ловушку окончательно был открыт.

Живой «щит» из жителей

Утром 4 марта над Комсомольским неожиданно зависли вертолеты и стали обстреливать верхнюю часть села и прилегающий к ней лесной массив. Жители проснулись и успели выйти к российскому блокпосту, расположенному на перекрестке дорог, ведущих в соседние Гойское и Алхазурово. По мегафону военные приказали всем зайти за ограду частного земельного надела. На полях и вокруг дорог, как утверждали они, заложены мины и существовала реальная опасность подрыва.

За оградой людей продержали примерно до 18.00. За это время была проведена «зачистка», главным итогом которой явились грабежи. Вернувшись в село, жители не обнаружили в своих домах многих ценных вещей. Остаток вечера и ночь некоторые провели за уборкой помещений; в отсутствии хозяев их уже успели подвергнуть основательному погрому. Но утром следующего дня послышались звуки более близких и сильных артиллерийских разрывов, автоматных и пулеметных выстрелов, сливавшихся в один сплошной гул. Люди в панике снова кинулись на окраину села.

Однако еще в его в черте они были обстреляны с вертолетов, а возле дороги на Алхазурово по ним открыли огонь российские снайперы. Из-за обстрелов и начавшейся бомбардировки не смогли покинуть свои жилища семьи Пашаевых, Макаевых, Ильясовых, Вериковых, Гацаевых и другие. Многие оставшиеся в селе впоследствии погибли.

Вместе с Зайболт Башаевой нашли убитой и ее 11-летнюю внучку и мужа, 85-летнего Ризвана. Погибли 80-летняя Малика Умарова и ее 24-летняя дочь Айна. 90-летний Эла Хасаров умер, прислонившись к дереву. На нем была парадная папаха, а все тело покрывали осколочные ранения. Малика Эльмурзаева, 1956 г.р., погибла в собственном дворе. 70-летнюю Зару Ташаеву и ее 7-летнюю внучку Розу откопали из-под завалов дома. Старика Тауса Бексултанова российские военные сначала расстреляли, а потом подожгли дом, в котором лежал труп. От него остались лишь обгоревшие останки. Во время артиллерийского обстрела нашли свою смерть старушка Малика Амирханова и ее 36-летняя дочь Айна. Был убит и 30-летний Зайнди Идигов.

Успевших выйти загнали за ту же ограду, что и накануне. За ними расположились позиции федеральных войск. Мирное население сознательно было сосредоточено на линии возможного огневого соприкосновения с боевиками. Однако со стороны села в течение всех этих дней ни одного выстрела сделано не было. Российские военные, напротив, стреляли непрерывно. После каждого выстрела из танков, пушек, установок «Град» и подогнанных позже «Буратино», выбрасывавших тротиловые канаты большой разрушительной силы, люди испуганно прижимались к земле. В толпе начинали плакать женщины, заходились в истерике дети. Вследствие контузии у некоторых наблюдались нарушения в психике, почти у всех постоянно болела голова.

Во время обстрела у одной из женщин начались роды. Военные не разрешили отвезти ее в больницу, и ребенок умер из-за неоказания помощи. Ссылаясь на приказ свыше, они не позволили находившимся тут же сельским врачам съездить за лекарствами. В итоге, восьмимесячная девочка, заболевшая двусторонним воспалением легких, умерла на второй день после того, как людей выпустили в близлежащие населенные пункты.

Однако до этого была предпринята попытка отделить мужчин от женщин. Абдурахман Гелаев, увидевший, как между ними с автоматами в руках выстраиваются российские военные, умер от сердечного приступа. Над ним не позволили прочитать заупокойную молитву. Из-за решительного настроя женщин, не пожелавших покидать своих братьев и мужей, от первоначальных планов им все же пришлось отказаться. Роль «живого щита» шести с половиной тысячам жителей Комсомольского всех возрастов пришлось исполнять до 9 марта.

За это время там умерли 62-летний Цуцураев и 32-летний Ами Килаев. Получил огнестрельное ранение Муса Батаев, случился сердечный приступ у 48-летнего Тагира Ахмадова. Несколько человек (6 или 7, точно неизвестно) были выдернуты военными из толпы якобы из-за отсутствия документов и увезены в неизвестном направлении. Позднее в райцентре в местности между больницей и кладбищем двух из них найдут застреленными.

Все это время люди испытывали крайнюю нужду в продовольствии. Многие вышли из села в спешке, не прихватив с собой ничего из еды. Не было у них и воды. Женщинам лишь изредка, да и то в одиночку военные разрешали сходить на колодец, находившийся совсем близко от них – через дорогу у блокпоста. Пытаясь набрать дров для костра, люди выходили за территорию ограды. Военные огнем из автоматов и пулеметов загоняли их обратно. То же самое происходило, когда, пытаясь отправить физиологические потребности, они пытались перейти дорогу или спуститься в какую-нибудь ложбинку за пределами отведенного им места.

На второй или третий день стояния на поле главе администрации села Адаму Авдаеву удалось в какой-то степени решить вопрос с едой. После долгих уговоров военные согласились, чтобы ее привозили жители Урус-Мартана, Гойского и Мартан-Чу. И хотя хлеба и продуктов все равно не хватало, голод люди испытывали уже не так остро.

8 марта пьяные военные, набравшиеся, видимо, в честь женского праздника, открыли автоматный огонь над стоявшими за оградой людьми. Четыре человека получили ранения. На следующий день военные вызвали к себе главу администрации села и от лица российского командования потребовали, чтобы тот завел всех обратно в село. Вернувшийся к односельчанам Адам Авдаев рассказал о предъявленном ему ультиматуме, добавив, что в этом случае ни за одну жизнь он поручиться не сможет. Было принято решение, несмотря на возможное противодействие, прорываться в сторону Гойского и Урус-Мартана. Люди тронулись в путь и вскоре оказались за блокпостом. Военные не стали их останавливать. Возможно потому, что там стояли сотни и тысячи жителей ближайших населенных пунктов. На машинах и автобусах они затем развезли всех по своим домам.

Продолжение следует...

Чеченское Общество