Сдающиеся боевики, отличники-студенты, квартиры в новых домах, фонтаны и розы… Благолепие телевизионных репортажей из Чечни демонстрирует довольство и счастье, покой и стабильность, наступившие в республике. Ни разрухи, ни озлобленности. После войн народы десятилетиями не могут прийти в себя, а чеченцы, выходит, справились за два-три года. Чудеса. Но так ли все прекрасно на самом деле? Мы попытались выяснить это у президента Чеченской Республики Алу Алханова.

— Господин Алханов, и вы, и Рамзан Кадыров в публичных выступлениях всегда отзываетесь друг о друге хорошо, но всему миру известно, что между вами конфликт. Из-за чего? Можно ли его разрешить? Кого поддерживает Кремль — вас или премьера?
— Я не думаю, что с моей стороны будет правильно отвечать на вопросы, касающиеся меня лично. Если президент дает интервью, он должен говорить не о себе, а о своем народе — о людях, которые избрали его президентом.
— Понятно. Давайте о людях. Чего хотят люди в Чечне?
— Хотят нормальной жизни. Хотят чувствовать себя свободными. Не людьми второго сорта, а полноценными гражданами своей страны.
— А что, с этим есть проблемы?
— Конечно, есть. Например, мне бесконечно поступают жалобы от людей на чрезмерное внимание милиции. Понятно, что была война, что до сих пор существует опасность терактов. Понятно, что сотрудники правоохранительных органов имеют конкретное указание проявлять повышенное внимание к чеченцам. Но проявлять такое внимание можно вежливо, а можно устроить из этого издевательство.
А ведь паспорт сегодня можно любой купить, вписать любую национальность… У террориста много путей совершить свое злодеяние, и его не остановишь проверкой паспортов, даже если она проводится грубо и некорректно. Складывается впечатление, что такая проверка нацелена не на борьбу с терроризмом, а на то, чтоб унизить обычного, рядового человека, который из-за войны вынужден был покинуть свою республику.
— Сколько народу уехало из Чечни в последние годы?
— Много. У меня нет точных данных о том, сколько переехало в регионы России, но достоверно известно, что около 60 тысяч чеченцев живут в странах Европы.
— Что вы им посоветуете: возвращаться в Чечню или остаться там, где пришлось осесть?
— К сожалению, на Кавказе сегодня переизбыток рабочей силы. Тем, кто захочет вернуться, нужна будет работа. А экономика (не только Чечни, но и других северокавказских республик) не способна дать рабочие места всем желающим. При этом в других регионах страны рабочих рук не хватает. Нужно сбалансировать спрос и предложение, но эту задачу надо решать на уровне федеральной власти.
— То есть федеральная власть, по вашему мнению, должна поощрять жителей Кавказа переезжать в те регионы, где требуется рабочая сила?
— У нас в стране принята программа поддержки соотечественников. Россия готова принять бывших жителей Советского Союза, которые готовы сюда переехать. Но если помогать соотечественникам возвращаться в Россию и ассимилироваться здесь, то почему не делать этого в отношении жителей северокавказских республик?
— Волнения в Кондопоге показали, что такие эксперименты могут быть связаны с большим риском для выходцев с Кавказа. Ведь там ополчились сразу на всех кавказцев — виноватых и невинных, бандитов и тружеников. Неприятно жить в городе, где все хотят, чтоб ты отсюда уехал.
— Неприятно. Но если мы будем жить обособленно, последствия будут еще более тяжелыми. А когда мы живем вместе, то постепенно — пускай через конфликты — свыкаемся, начинаем понимать друг друга. Люди женятся, заводят партнерские отношения, работают вместе, и неприязнь постепенно смягчается, острота уходит, причины для недолюбливания сглаживаются и забываются.
Я вас уверяю, что в той же Кондопоге есть соседи — чеченцы и русские, — которые друг друга знают и готовы были защитить во время погромов. И так везде — и в Чечне, и здесь. Между ними сложились добрые, хорошие отношения. Многие оставили о себе приятное мнение. Это нормальная динамика, если люди настроены позитивно.
— Какие настроения сейчас господствуют в самой Чечне — депрессия или оптимизм?
— Все люди в большинстве своем оптимисты. Они верят в будущее. Чеченцы — не исключение. Отстроенная заново улица, восстановленный мост — это праздник. Но, конечно, нужно учитывать, что война и ее последствия посеяли в людях неверие и неуверенность. Так что в целом ситуация непростая. Но народ хочет верить в свое светлое будущее и никак не связывает его ни с террористами, ни с национал-патриотами.
Никто не хочет новых конфликтов. Хотят мира, единства и согласия в обществе. И, конечно, от правительства, руководства республики люди ждут законности и справедливости. Не сильная рука должна править народами Кавказа, а справедливая рука. Если править несправедливо и незаконно — не поймут народы. Если жестко, но по закону — поймут.
— Вы можете привести примеры справедливых и несправедливых решений, которые в последнее время принимались в Чечне?
— К великому сожалению, таких примеров — великое множество. Но от того, что я их приведу, людям будет не легче. Истинный анализ я сегодня вряд ли готов дать. Но я говорю, что на Кавказе надо стремиться к справедливости. Люди не поймут субъективных причин, мешающих реализации их законных прав. Для региона это весьма существенная проблема.
— Наверно, “править” чеченцами вообще очень сложно. У вас ведь не было аристократии, князей, дворян. Испокон веков все были равны, и до сих пор так и осталось, что каждый чеченец “сам себе президент”.
— Да, у нас не было сословных делений. Мы не прошли тех этапов развития государственности, которые прошли европейские народы. Но особенность Чечни не в этом, а в том, что у нас очень высокая чувствительность к справедливости. У нас не снесут обиды. Здесь пинка дали, на три буквы послали, отца-мать оскорбили — и ничего, люди терпят. А там не будут терпеть. Если он сейчас не может ответить, он спрячет обиду, но не забудет до тех пор, пока не ударит тебя по тому же месту или не решит вопрос по законам кровной мести. И когда сегодня такому народу сажают князя и он при поддержке Москвы начинает править направо-налево — это раздражает. Люди же видят, почему он так правит. Потому что федеральный центр этому способствует. И это не только чеченская проблема, это проблема всего Северного Кавказа.
— Я бы даже сказала, всей России.
— Уверяю вас, в России местные власти не позволяют себе такого беспредела, как в северокавказских республиках.
— Алу Дадашевич, вы знаете, чего хочет народ. А вам известно, как идти к этому?
— Людям надо давать возможность жить и работать. У нас тысячи людей не могут этого.
Посмотрите, за эти годы в республике поменялось столько правительств, каждый приходил, направо-налево раздавал землю, а земли-то не так уж много. Приватизацию проводили, реализовывали государственные предприятия по четыре, по пять раз. Квартиры тоже по четыре-пять раз приватизировались. Сейчас просто клубок таких проблем. А как распутывать, когда невозможно получить никакую справку. Для людей это стало уже просто мукой…
Чтоб получить разрешение на строительство, застройщику нужно собрать кипу бумаг, пройти два десятка учреждений. Да, вкладывая деньги, он хочет иметь дивиденды. Но прежде ему нужно пройти муки ада. Вот он помучается, а потом складывает руки и говорит: “Да нужно оно мне все…” Изначально в человеке убивается желание что-то делать. Это сегодняшняя действительность.
— Это коррупция. Все, что вы рассказываете, можно сказать обо всей России.
— В Чечне это особенно остро воспринимается. У вас войны не было, люди живут в тепле, много социальных вопросов решается, пенсии увеличиваются, заработные платы. Много сделано в стране. Мы больше любим критиковать, но надо признать, сделано много.
— Но ведь в Чечню из центра перечисляются большие деньги, восстанавливается жилищный фонд. Аэропорт вон скоро откроется. Оттуда можно будет летать за границу?
— Да, в перспективе мы хотим сделать город Грозный аэропортом международного значения. Что касается бюджетных денег, финансовой помощи — это все, конечно, идет. Нам построят дома, восстановят школы. Но если нет мощных работающих предприятий — откуда будет пополняться бюджет республики? Поэтому одной финансовой помощью не обойтись. Нужно поднимать экономику, создавать производственную базу. Но без частных инвесторов невозможно восстанавливать производство. А они не придут, если им не обеспечить безопасности.
— Что вы имеете в виду под “обеспечением безопасности”? Что возможны еще нападения боевиков? Или то, что инвесторы не защищены перед произволом местных властей?
— Уровень привлекательности, защищенности инвестора должен быть очень высокий. При прочих равных он выбирает более безопасное, спокойное место для вклада. Я его не могу заставить прийти с деньгами. Он сам решает. Безусловно, предпринимаются шаги для привлечения крупных инвесторов. Но вся сила рыночной экономики — в малом и среднем бизнесе. Он должен занимать ведущую роль в сельском хозяйстве, социальной сфере, торговле. А государство должно соответствующим образом его оберегать.
— Могут ли инвесторы попасть в заложники в Чечне? Пропадают ли люди так же часто, как пять лет назад? И, кстати, Элина Эрсеноева, предполагаемая супруга Басаева, — вам известно, что с ней произошло, где она?
— Кроме того, что было в печати, ничего нового сказать не могу. Не в курсе. А люди, к великому сожалению, пропадают. Такие факты имеют место. Хотя этот вид преступлений сокращается.
Вообще минувшие годы были очень непростыми. В 2001-м я еще сомневался: сможем ли мы выйти из кризиса, не превратится ли он в безысходное противостояние между чеченцами и русскими? Но, к счастью, желание и воля народа жить в составе Российской Федерации оказались настолько сильными, что конфликт удалось погасить довольно быстро.
— Вы предложили переименовать Чечню в Нохчийн. У русских есть поговорка — “Как вы лодку назовете, так она и поплывет”. Думаете, с новым названием республика тоже “поплывет” по-новому?
— Вполне возможно. Слова “Чечня”, “чеченцы” имеют пренебрежительный оттенок, они неблагозвучны. Это название было дано нашему народу в XIX веке русскими военными, оно — не наше. Мы называем себя нохчи, земля наша — Нохчийн Республика. Людей положено звать их собственными именами, а не кличками. Так принято абсолютно у всех народов, поэтому я не предлагаю ничего революционного — вернуть имя вместо клички, вот и все.