Беженцев из Чечни в Ингушетии больше нет. Или почти нет. Все ингушское начальство, включая президента, не устает, как зазубренную мантру, повторять эти слова. Виртуальная чиновная правда об «окончательном решении» проблемы чеченских беженцев, многократно растиражированная услужливыми СМИ, сладким бальзамом продолжает обильно орошать «совесть человечества». Баю-баюшки-баю. В пределах, подведомственных Мурату Магомедовичу Зязикову, все спокойно.

Объехав несколько точек компактного проживания в окрестностях Назрани и Карабулака, мы столкнулись с иной правдой. Этой правды не существует для начальства, да и для подавляющего большинства населения нашего отечества ее не существует тоже. Эта правда неинтересна, неудобна, ей не заработаешь ни царственного благоволения Кремля, ни материального благополучия. За два дня мы повстречали около полутора тысяч семей, продолжающих выживать в бывших коровниках, заброшенных заводских цехах, мастерских и бараках. Да, беженцы из Чечни в Ингушетии живут до сих пор. И бодрые реляции чиновников опять повергают этих людей в тоскливое ожидание: в очередной раз могут перекрыть газ, отключить электричество, оставить без воды… В очередной раз они будут надеяться, что им дадут дожить до весны.

Сейчас в Ингушетии остались в основном те, кому ехать некуда… Их дома в Чечне разрушены, а на компенсацию рассчитывать не приходится. Куда там дом построить! Откаты, бандиты… Многие просто боятся обращаться в соответствующие комиссии и представительства, функционирующие на территории Ингушетии, из опыта зная, что сам факт появления чеченца в присутственном месте уже не сулит ему ничего хорошего. Не менее страшно им возвращаться домой. Туда, где «полным ходом налаживается мирная жизнь» и «восстанавливается разрушенное народное хозяйство».

Чеченские чиновники намного опередили своих ингушских коллег. Они не просто не замечают людей. У них в Чечне задача посложнее: «не замечать» им приходится обстрелы, подрывы, бои, внесудебные казни, исчезновения людей под утро, и откаты, откаты, откаты, без которых невозможно получить разрекламированные на весь мир компенсации за разрушенное жилье…Что касается практики «50 на 50», то она воспринимается уже буднично, как плохой прогноз погоды. Реальность, которую все равно не изменить. А вот откат с молодых мамаш при выплате пособия - это ноу-хау. В ведомости они расписываются за четыре с половиной тысячи, а на руки получают на пятьсот рублей меньше. Узнать про эти чиновничьи «подвиги» не трудно: сам замминистра чеченского МВД господин Гусейнов по местному телевидению убеждает мам, что его ведомство распоряжений относительно подобного способа пополнения чьего-то бюджета не делало. И даже грозно обещает авторов нововведения «на второй день уволить». Видимо, вышвырнутые войной из дома люди понимают, что им больше ничего не остается, как дожидаться этого «второго дня». Многие ждут его уже много лет.

Рая живет со своей семьей из пяти человек в крохотной комнатке, расположенной на втором этаже «чешских» бытовок в ингушском городке Карабулак. Двухэтажная кровать, стол и в углу, двухконфорочная электроплитка - вот и все хозяйство. Убежали они от войны еще в начале кампании. Один из сыновей погиб во время бомбежки. Первую ночь в Ингушетии провели на вокзале. Не думали, что повезет. Мимо проезжал человек, в собственность которого попали бараки, построенные для себя строителями из Чехословакии за несколько лет до войны. Он пригнал машины, погрузил людей и привез их в этот город. С тех пор они здесь и живут. Рая не хочет возвращаться домой: «Была бы воля, куда-нибудь далеко бы уехала. Там война, там страшно, там все равно мы никому не нужны». Она уже давно свыклась с мыслью, что скромный факт их малозаметного существования крайне дискомфортен для нынешних правителей. Она научилась выживать. Говорит, что другим обитателям этого лагеря приходится куда сложнее: ведь ее муж работает. Он приносит деньги на еду, и даже иногда может переночевать на работе: тогда ее девочки не спят на полу. «Раньше было очень сложно. Мы же привыкли жить в большом доме, и вдруг оказались в этой каморке. А еще у меня долго болел тогда младший мальчик. У него был рак крови, и нам приходилось лечить его здесь же. Через три года он умер. А сейчас я о дочке волнуюсь. Ей 19, а образования всего пять классов. Сначала не могла ходить в школу - за братом ухаживала. А потом ей стыдно стало: такая большая, и с малышами за одной партой. Что теперь с ней делать? Она совсем дикаркой стала! Трудно ей с людьми общаться. Говорит, что она - неполноценная».

Лейла тоже живет в Ингушетии. Она тоже беженка из Грозного с начала этой войны. Последние три года живет в лагере, устроенном чешской организацией специально для беженцев из Чечни. Щитовые домики на берегу Сунжи. Построенная «баня», к которой не подведена вода… Резон понятен: беженцы когда-нибудь уйдут, а построечка останется - вот тогда и пригодится кому-нибудь из местных «крепких хозяйственников». Медпункт «Врачей без границ» работает два раза в неделю. Врач приходит померить давление, выслушать и дать пилюлю. Причем, болезни у всех разные, а лекарство, как в анекдоте, одно и тоже. Врач не виноват: просто других таблеток у него нет.

Она сразу же приковала к себе внимание - подошла к нам с двумя ведрами воды, поставила их на землю, и с широкой улыбкой на когда-то красивом лице слишком громко и слишком весело обратилась к нам: «Кино снимаете?».

«Ну что же, можно рассказать…Я в этом лагере как в тюрьме: хочу его покинуть, а не могу. Старый паспорт в Грозном сдала для оформления нового, а его взяли и потеряли. Хотела подать заявление об утере, а они не приняли: «Зачем волокиту разводить? Принеси полторы тысячи рублей - будет тебе паспорт». А где мне взять?! Вот так и живу. На любом блокпосту - первый кандидат в чеченские террористки».

Женщины что-то уж совсем невесело посматривали на свою говорливую соседку. Когда ее эмоции начинали вибрировать в ее голосе, поглаживали по руке. «Ну что же поделать? Так и живу. В прошлом году упала, ногу сломала, а в больницу не попала. Паспорта нет. Так нога сама по себе и срослась. Только кривая немного стала. Но жить-то надо. Больше ничего не остается… Убивать я не умею. Однажды хотела убить всех тех, кто убил моих любимых. Не смогла... Нам пятьдесят два часа дали, чтобы город покинуть. Мы на машине ехали: муж, я и наши дети. Им было пять, три и два года. Затор был. Машины не пропускали. И вдруг вертолет прилетел. Я очнулась уже на дороге. Меня взрывной волной из машины выбросило. Даже не заметила, что сама ранена. Пошла искать, а где же мои все? Ракета в машину попала. Я только кусочки смогла собрать. Нашла тачку на двух колесах, завернула кусочки в тряпочки, сложила и повезла. Думала, что всех, кто их убил, смогу убить. Дошла до блокпоста. Подошла к солдатам и только смогла их попросить: «Оживите их, пожалуйста». Не оживили… Похоронили там же, у дороги. А меня они в сумашедший дом отправили. Я долго там лежала. Потом меня бывшие соседи забрали и привезли сюда, в этот лагерь. Так с тех пор здесь и живу. Чувствовала, что с ума все-таки схожу. Поняла, что лекарства мне не помогут. Нужно было найти о ком позаботиться. Мальчишку в больнице встретила. Ему тогда тринадцать было. Тоже грозненский. Мама- русская, папа - чеченец. Оба во время обстрела погибли. А мальчишку покалечило: ног у него не было. Его-то и усыновила. Обмывала его каждый день, кормила, ухаживала. Так я с разумом не рассталась. Нужен он мне очень был. Только с мальчиком проститься пришлось. Злой он: обзывал меня «чеченской дурой». Я поняла, что надо его в другие добрые руки передать. Ему хоть и шестнадцать всего тогда было, но я ему жену все-таки нашла. Теперь она за ним ухаживает. Они в Грозном живут. А я здесь. Но ведь я тоже когда-нибудь домой вернусь!».

Она когда-то была красива, молода и счастлива. Но ракета, выпущенная российским вертолетом, оборвала ее жизнь. Началось выживание… Она рвется к жизни, а ее тянут все дальше и глубже в болото забвения: лишили родного города, лишили дома, лишили семьи, лишили имени, лишили помощи. Для этого государства Ее уже нет. Ни в одной бумаге, ни в одном списке граждан Российской Федерации нет человека, которого звали Лейла. «В списках не значится»… Она осталась на той дороге вместе «со своими любимыми». Для того чтобы какие-то «влиятельные люди» воскресили ее имя, нужны деньги. Ей помогли устроиться сторожем, и она получает 600 рублей в месяц. Сколько же ей нужно копить, чтобы некий чиновный имярек положил в карман полторы тысячи рублей?!

Когда «уйдут» последних беженцев из Ингушетии, она останется совсем одна. Наедине с надеждой когда-нибудь все-таки вернуться домой.

Оксана ЧЕЛЫШЕВА

P.S. Те, кто захочет оказать помощь героям настоящей статьи, могут получить в редакции ИЦ ОРЧД их координаты.

Источник: ОРЧД