В нашем селе зачистка: если кого-то из соседей задержат, ожидание перерастет в бесконечную тревогу, ибо село маленькое, все друг друга знают, беды и несчастья военных лет породнили и сблизили нас…

По многолетнему опыту знаю: бороться с внутренним напряжением не имеет смысла. Оно не уйдет до той минуты, пока «спецоперация» не закончится. Страха нет. Гнетет сознание беспомощности, бессилия.
У «зачистки» - своя логика и свои «законы». Они не имеют ничего общего с содержанием, которое в слово «закон» обычно вкладывается. Все прозаичнее, чем даже у дедушки Крылова: волк съедает ягненка не оттого, что хочется ему кушать, а из боязни самому быть съеденным. Никто уже не верит, что «ягнята» вообще существуют в природе, что они – «вегетарианцы». Что-что, а соответствующая «промывка мозгов» в контртеррористическую операцию поставлена хорошо!

Я вслушиваюсь в утро…Ни вертолетов, барражирующих над селом, ни гула бронетехники за его околицей. Значит, все будет проходить не по самому жесткому варианту, при котором «ни птица не может пролететь, ни зверь – проползти». Может, даже дороги, как обычно, не перекроют. Все же твердо решаю: сына-студента, у которого сегодня экзамен в университете, из дома не отпускать. Гори она, учеба, синим пламенем - не рисковать же из-за нее здоровьем, а то и жизнью 18-летнего мальчишки.

Не исключаю, что перестраховываюсь. Ситуация в Чечне далеко не та, что шесть или даже два-три года назад. Той же зачистки, уже и не помню, сколько месяцев не было.
В 2000-м, к примеру, чуть ли не через день или два «шерстили» либо все село, либо его часть.

Сообщаю жене: в селе – зачистка! При слове «зачистка» у нее опускаются руки, она медленно присаживается на край стула, и я вижу, как в какие-то доли секунды «сбегается» к ее глазам множество невесть откуда взявшихся морщинок. Через минуту-другую – я это тоже знаю – она соберется с духом, проверит, все ли паспорта и другие документы под рукой, предупредит детей, чтобы не выходили со двора. До конца дня она сотню раз выбежит на улицу, чтобы убедиться: с детьми ничего не произошло и не произойдет. Нам ничего не нужно говорить друг другу. Мы – «связка». Куда – «иголка», туда – и «нить». Во всем.

Я про себя удивляюсь: «рефлексы», выработанные многочисленными «проверками паспортного режима», не утрачены на протяжении последнего относительно спокойного года.
И все же, как оно будет теперь?

У меня есть время – «зачищающие» еще не скоро дойдут до моего дома – вспомнить, как и что происходило с моей семьей, с соседями от первой зачистки до последней.

Но память сначала вытаскивает из своих «хранилищ» только воспоминания об этом внутреннем напряжении, испытанном едва ли не каждой клеткой тела и души. Этот «сгусток» нервов, боли, готовый вот-вот вырваться из земных тисков вулканом, клокочет где-то внутри, а мозг как бы и не участвует в этой «работе». Разум, как фотоаппарат, только беспристрастно фиксирует все, что происходит вокруг. «Шелуха», все, что не относится к предстоящему испытанию, отметается с «порога». Разум «выдает» холодный расчет шансов пройти зачистку без особого ущерба для своего человеческого «Я», семьи, имущества. Сегодня эти шансы велики, хотя ни в чем нельзя быть уверенным абсолютно. Не так выведенная буковка в паспорте - и та может стать причиной, по которой каждого могут взять в «оборот».

Мозг-«компьютер» подсказывает: сегодня эти шансы равны результатам выборов советских времен – 99,9%. Если, конечно, не считать моральных, нравственных, психонагрузок и «издержек». Правда, и их достаточно, чтобы в глубине души жил инстинкт - убежать, скрыться от доведенной до безысходно-жестокого абсурда «процедуры» зачисток. Чтобы в лишний раз не пережить этот кошмар, можно, кажется, отдать все. Это – чувства, обнаженные, как нерв не дающего покоя больного зуба.

А разум продолжает вычислять варианты возможного хода и исхода зачистки. «Как больно, милая, как странно раздваиваться под пилой» - эти строки, начинает казаться, обо всем, что происходит с нами, жителями Чечни, в дни зачисток. Это тоже очередное крушенье «поезда» жизни. Сегодня те самые 99,9 % - за то, что уже в сотый или больше раз не будут снимать отпечатков пальцев, не соберут и не загонят все мужское население в карьер, где берут глину. Не исчезнет бесследно никто из уведенных якобы для «беседы» и «выяснения личности». Не придется часами и днями обивать пороги комендатуры, милиции, еще каких-то силовых структур, убеждая абсолютно «глухих» людей в камуфляже, но без знаков различия, в невиновности каждого, кто задержан в ходе зачистки…. Не уволокут на буксире машину-колымагу соседа, не украдут туристическую палатку или диктофон у меня, ибо их уже нет: пропали в прошлые разы.

Много чего не будет – не та обстановка.
Не удастся избежать только полного презрения к человеку, как к личности, хамства, унижений, попрания всего то, что действующей Конституцией определяются, как права и свободы человека и гражданина.

Чечня за последние шесть лет приняла референдумом свою конституцию, избрала в соответствии с ней президента, парламент, дожила до мобильного телефона едва ли не в каждом доме. А зачистка, как выясняется, «живет и здравствует». И если говорить о правах и свободах, то те самые 99,9% - в пользу того, что необходимостью их соблюдения зачистка не продиктована. Вопрос только в «процентах», на которые унизят, оскорбят, примут за «бессловесную тварь». С этим ни одна из тех самих клеточек души и тела не хочет и не может согласиться. Протест, гнев, возмущение прут из тебя готовой вот-вот разорваться водородной или нейтронной бомбой, а ты не вправе позволять состояться этому «взрыву», чтобы не быть объявленным террористом - со всеми вытекающими последствиями. У каждого семья: мать, отец, брат, сестра, дети, жена, на которых эти самые последствия неизбежно будут распространены.

«Ты виноват уж тем, что есть», - вот «право» крыловских «героев» сегодняшних дней.
Интересно это кому-то? Правилом плохого тона считается не облаять немногочисленных правозащитников, которые пытаются донести хоть какую-то правду о ситуации с правами человека в Чечне. Но что знают сами правозащитники? Они при всем желании не могут зафиксировать и десятой доли того, чем сопровождается каждая зачистка. Но и в тех случаях, когда не просто зарегистрированы, а доказаны факты массовых убийств (как, например, при зачистке поселка Алды, где за один день было убито 58 человек, в том числе дети и женщины), надеяться на правосудие не приходится.

Десятки убитых в тех же Алдах – дело рук ОМОНа, но дальше констатации этого факта за шесть с лишним лет «следствие» так и не продвинулось. Иски родственников массовой расправы в поселке ушли в Страсбург.

Можно понять стремление государства «сохранить лицо». Но что сулит это гражданам страны? Это – иллюзия, что, если в одной части страны безнаказанно убивают людей, то в другой части не будут делать то же самое.

«Имею ли право? Не червь ли я?» - вопросы, на которые ищет ответы известный герой Достоевского, давным-давно решены для тех, кто прошел Чечню. Тем более не существуют эти вопросы для власти.
…«Они («зачищающие») – уже во дворе. Хотят, чтобы хозяин дома вышел к ним с паспортом», - говорит мне жена. Я машинально бросаю взгляд на часы: 12.40. Больше четырех часов ушло на то, чтобы произвести «проверку» на участке улицы в 200 с небольшим метров. Значит, просто «изучением» паспорта дело не ограничится. Отмечаю про себя: в отличие от всего, что происходило раньше, не полезли без предупреждения с грязными сапожищами в дом.

Во дворе – семь вооруженных человек. Одеты разношерстно, но в основном – в камуфляже. Один идет мне навстречу и, видимо, проявляя уважение к моим сединам, произносит: «Добрый день!»
Никто не представляется, не объясняет причин интереса к моей «персоне». Все и так понятно: «зачистка»!

Протягиваю паспорт. Его рассматривают так, словно в первый раз видят такого рода документ. Как бы мельком, исподтишка, изучают мое лицо, сличая с фотографией в паспорте. «Вижу» и другое: оценивают, насколько «адекватно» себя веду.

Возвращение паспорта оттягивается, и я начинаю подозревать, что есть нечто, чего я еще не знаю. Пытаюсь окинуть взглядом двор: «Чего же я не заметил?» Ловят и этот взгляд, говорят: «Сейчас придут наши товарищи, они за вашим домом, - и мы уйдем». Иду туда.
Их – пять человек, успели побывать в хозпостройках позади дома, заглянуть в подвал… По тому, как они разбрелись и снуют по всем «щелям», для себя отметил: без меня и понятых фактически произвели обыск. Не подбросили ли чего?

По одному, по двое направляются ко мне. «Все чисто», - говорят. А то я и не знал. Но уже рад тому, что ничего не подсунули - патрон или гранату. Не суть важно также, «взяли» что-то или нет. Если и «понравилось» нечто, то обнаружится только потом, когда жена начнет восстанавливать порядок. Меня тянет «качать права»: «неприкосновенность жилища», «незаконный обыск»…

И при этом я знаю, что не получу от прокурора даже ответа на свое обращение. Там, в прокуратуре, третий год без «движения» лежит мое заявление: группа неизвестных вооруженных людей проникла в мой дом на рассвете, с «адресной проверкой» моей спящей семьи.
В Чечне есть свои критерии оценки «зачистки». Нет убитых, раненых, задержанных – значит, «все в порядке», «все нормально». Пусть даже и выгребли все из дома подчистую. Это – дело наживное. Все то, что юристами квалифицируется, как незаконное проникновение в жилище, несанкционированный обыск, задержание без санкции суда или прокурора, грабеж, превышение полномочий, в Чечне воспринимается не иначе, как «полноценная» составляющая антитеррористической операции.

Придти в милицию, прокуратуру, суд с подобного рода заявлением или иском – значит, получить совет: «Молись Богу, что цел остался!» И люди молятся. Просят об одном – избавить их от этой «напасти».

…Эти пятеро присоединяются к основной группе. Уходят, даже не помышляя об извинениях за вторжение, обыск…Жена со вздохом «приземляется» там, где стоит, - на ступеньки крыльца.
Я возвращаюсь в дом, «сажусь» на телефон: надо выяснить, чем была вызвана зачистка, не случилось ли или не ожидается ли чего-то серьезного? Узнать удается только одно: зачистки за последнюю неделю проведены во всех соседних селах. Причины неизвестны - и это очень тревожный симптом.

...Наконец дозваниваюсь до достаточно высокого милицейского начальника.
«Никакого возврата в прошлое! - говорит он.- Обстановка потребовала, чтобы мы поработали в каждом населенном пункте. Цель одна - выявление участников НВФ и их пособников. Мероприятия - адресные. Но если у вас проверка была сплошной, то, наверно, не хотели, чтобы кто-то из жителей почувствовал себя "белой вороной».

Позднее на совещании в Гудермесе и.о. министра внутренних дел Чечни Ахмед Дакаев подтвердил: «спецмероприятия» проводились на всей территории республики, в них были задействованы крупные силы...
Но по мне лучше выглядеть «белой» или даже серо-буро-малиновой вороной, только бы не слышать самого этого слова: «зачистка». Каким бы другим словом в сочетании со «спец» она не называлась, суть неизменна: ты – «зачищаемый». И этим все сказано.

АНН