Отправившись в эти отдаленные и, как выяснилось еще в феврале, забытые властью и богом места Ставрополья на этот раз, «Комсомолка» хотела узнать, что же изменилось в восточных районах края после той маленькой февральской войны.

Первыми, чей взгляд на «ногайский вопрос» мы решили узнать, были служащие здесь милиционеры. На наши вопросы согласился ответить Вадим Коржов, сотрудник отдела милиции Нефтекумска.

- Почему так сложно сейчас контролировать села в вашем районе?

- Одно из главных препятствий - это разбросанность сел, их отдаленность. Необходимо укреплять органы внутренних дел именно на местах. Мы направляли просьбы в Совет безопасности, проводились его выездные заседания, но результата пока нет. У нас один сотрудник, который работает и в Тукуй-Мектебе, и в Каясуле, а получает он 4 тысячи рублей. Как думаете, много желающих наберется профессионально работать за такие деньги? В прошлом году в одном из сел убили директора школы и его жену. За то время, пока из Нефтекумска шло подкрепление, преступники успели на велосипеде уехать в Дагестан. Ну была до этого программа «Восток», которая так и не дала ощутимых результатов. А жители по-прежнему упорно не хотят сотрудничать с нами. Это и понятно. Пока не будет принято каких-то кардинальных мер по социальному обустройству в этих селах, люди там будут браться за оружие. Кстати, в Нувкус-Артезиане сегодня районное собрание имамов, - говорит Вадим, - к ним должен приехать ректор Исламского института. Поезжайте... хотя вас туда могут и не пустить.

Попытка - не пытка. Вместе с нами на собрание имамов едет старший социолог администрации Нефтекумского района Василий Бабенко. Спрашиваю у него:

- А почему местные жители хотят обособиться?

- Желание создать республику понятно. Согласно указу 1957 года ногайский народ был разделен. Часть оказалась в Чечено-Ингушетии, часть - в Ставропольском крае. Разрушается культура, молодые уже не помнят своего языка, ногайцы, кстати, единственная нация в составе России, не имеющая своей территории. По этому поводу они не раз были в Москве, но там им отказали. Они не верят, что государство может решить их проблемы... В начале 90-х началась массовая безработица среди населения. Этим и воспользовались вербовщики-экстремисты из Афганистана, Узбекистана и Чечни. Да, у нас в конце концов был принят Федеральный закон № 114 о запрещении экстремистской деятельности. Но там не прописано, что радикальный ваххабизм - это деструктивное течение и что его надо запретить. А в Дагестане закон о запрете этого течения был принят, и, пока он действовал, дагестанцы смогли «подчистить» республику. Потом правозащитные организации и российские законодатели в Дагестане этот закон отменили. Нефтекумские милиционеры жалуются, что жители сел не хотят сотрудничать с ними. Но посудите сами, кто ж даст информацию, если сами милиционеры не гарантируют, что завтра этого информатора не убьют? Можно смело утверждать, что правительство и силовые структуры потеряли контроль над этим районом.

Подьехав к месту, мы долго пытались найти среди полуразваленных домов мечеть - искали до тех пор, пока Николай, наш фотокор, не указал пальцем на крышу одного из зданий. Жестяной полумесяц, напоминая оторванный серп от символики СССР, четко указывал на назначение этого дома. Уже снимая обувь в мечети, я, схватившись за голову в буквальном смысле, вспомнил, что заходить с непокрытой головой сюда нельзя. «Ничего, - протянув мне руку для приветствия, говорит районный имам Аслан Кайбали. - У нас своя вера, у вас - своя, а Бог один».

- Сегодня пятничный намаз, почему так мало людей в мечети?

- Старики боятся, что ворвутся милиционеры и будут искать оружие, потому и не ходят. А вообще, в мечеть может зайти помолиться любой мусульманин, здесь часто появляются люди, которых мы и не знаем. Иногда приходят и те, кто когда-то воевал в отрядах боевиков, многие из них вернулись - не выдержали унижений со стороны командиров, да и не получили ни копейки. Но они боятся часто ходить в мечеть - опасаются встретить тех, с кем они воевали в одной банде, боятся мести за уход из отряда... Каждого, кто не послушал нас и ушел воевать, мы уже хороним - в своих душах. Да, они наши дети, но ведь они убивают русских солдат, которые тоже дети для своих отцов. Милиционеры, конечно, беседуют с матерями, просят рассказать, где их сыновья скрываются. Но скажите, какая мать выдаст своего сына, даже если он убийца? Она лучше согрешит, промолчав, и пойдет в ад.

- Идти воевать, потому что нечего есть, это - глупость, - говорит имам Каясулы Кайрадин Суиндуков. - С молодежью надо работать, и этим должны заниматься мы. Но слово «ногайцы» давно приобрело негативный оттенок. Студентов-ногайцев выгоняют из квартир, ногайцев постарше на работу не берут и даже тех, кто уже работает, после событий в Тукуе начали увольнять. В итоге они оказываются без работы, а ненависть и отчаяние поселяются в их душах. Не находя у нас духовной поддержки, многие пополняют ряды боевиков, которые используют их обиды и проблемы в своих целях.

- А какими проблемами делятся односельчане с вами?

- Старики жалуются на бесконтрольную молодежь. Молодежь жалуется на безработицу или на то, что жениться хотят, а денег нет. Бывает, что родители приходят и просят поговорить с сыном, мол, хочет воевать идти. Тогда собираются старики и разговаривают с ним. Если упирается, грозим сдать властям, хотя это почти не действует.

В мечети перед имамами назидательную речь произносит приехавший перед выборами муфтия КЧР и Ставрополья ректор Исламского института Исмаил-Хаджи Бостанов.

- Сегодня нам, правоверным мусульманам, никто не запрещает исповедовать свою религию. Наша задача - учить этой религии молодых. В Коране есть ответы на все вопросы, как жить мусульманину, - это мудрая и сложная книга, понять которую без помощи старшего молодым тяжело. Имамы должны быть грамотными. В 30-е годы нас запретили, 60 лет мы жили без религии, а когда огромная страна распалась, среди нас появились чужие, они не знали ни нашу историю, ни наш менталитет, принесли с собой книги, далекие от первоисточника - Корана. Сколько раз я, приходя в мечети, замечал в руках у имамов другие книги. Излагая на намазе содержание таких книг, они, сами того не зная, готовят почву для экстремистских идей в умах молодых, - заканчивает Бостанов.

А мы, попрощавшись с имамами, едем в Тукуй-Мектеб. Здесь картина обычного российского села: пыльные проселочные дороги, сидящие у калиток бабушки в грязных шерстяных пледах и сельский клуб с заколоченными крест-накрест окнами. Лишь звуки пятничной молитвы из репродуктора на столбе напоминают, что ты в мусульманском селе. Останавливаемся у лавочки, где сидят двое сельчан, чтобы спросить дорогу до места февральского боя. Оба сразу соглашаются проводить нас и ответить на вопросы.

- Кайрадин меня зовут. Работа? Работа здесь есть только сезонная. В основном собираем фрукты и овощи. Но и их продать тяжело, с доставкой проблемы. Пока доберешься до заказчика, на дороге оберут до нитки и товар попортится. В прошлом году меня остановили на посту ГАИ и сказали, что нужна мзда, я тогда вез 100 кг арбузов. Говорю, что денег нет, потому что арбузы еще не продал, а он мне: «Ты ногаец, значит, оружие везешь, выгружай». Так и пришлось вывалить прямо на обочину все арбузы, на эти деньги я хотел зерна купить на зиму. Обидно было, хоть плачь.

- А где нам работать? - перебивает его сосед Арслан. - Все земли вокруг скуплены приехавшими из соседних республик, которые, пользуясь нашей нищетой, за копейки скупают у всех паи. Бывает, что и силой заставляют этот пай продать. Объединяют скупленное и начинают собирать урожай, да только нас уже на работу туда не берут.

- А вы с этой проблемой к кому-нибудь обращались?

- Обращаемся со своими проблемами в Нефтекумск, а там говорят: «Обращайтесь к участковому». А где его искать, мы не знаем. За пару лет мы его видели всего один раз.

- Какая самая высокая зарплата в селе?

- Две тысячи. Хотя это редкость, в основном, рублей пятьсот, иногда тысяча.

- А чтобы привлечь в банду, какие суммы обещают ваххабиты?

- Те, кто не пошел воевать, говорят, что им обещали по десять тысяч за голову убитого русского рядового и что там на каждое звание своя цена.

Чтобы мы не заблудились, Арслан показывает нам путь к домам, где шел бой: «Повернете налево, а там - по колее». Наша машина медленно ползет по размытой дороге, то и дело проваливаясь в огромную колею, оставленную колесами бэтээров. Прямо перед домами встать невозможно из-за огромной лужи. Около края лужи копошатся несколько ребятишек, а рядом лежит их «улов»: стреляные гильзы вперемешку с патронами в консервной банке и «главная находка» - гранатомет. «Подаришь?» - прошу я мальчонку лет восьми. «Да берите», - смеется он, вытирая руки о штаны, - у меня дома уже два таких». Узнав, что мы журналисты, мальчик зовет отца. «Аширбек», - представляется отец парнишки и протягивает мне руку.

- Вы были здесь, когда шел бой?

- Да, я живу через два дома. Когда стреляли, я жену с сыном к соседям отправил, а сам в доме сидел, чтоб воры не зашли. Лежал на полу, чтоб шальной пулей не убило, лишь иногда в окно выглядывал, чтобы проверить скот. Все эти три дня овцы стояли голодные, мы с соседом решились их покормить, только когда бэтээры уехали. Когда бой закончился, во дворе этого дома около ста человек толклось: журналисты, военные, зеваки, а под ногами в траве валялись две неразорванные лимонки. Если бы рвануло, тут трупов было бы в десять раз больше, чем за три дня боя. Пойдемте, я познакомлю вас с Раей, у нее почти весь дом разрушен.

- В администрации дали мешок муки, - говорит Раиса Русина, хозяйка дома, - да соседи-ногайцы, спасибо им огромное, со всей улицы собрали тысячу рублей, мешок картошки и лука. А дом восстанавливать никто и не собирается, мы уже обращались к чиновникам в Нефтекумске, а нам говорят, что если и будут восстанавливать, то только через год. А где нам этот год жить и на что надеяться? - женщина показывает обвалившуюся от попадания гранаты крышу и кусок стены. - Сейчас вот живем в кухне, благо она отдельно была. Зато этого добра навалом, - говорит она со слезами на глазах, протягивая нам бронебойные пули, вытащенные из стен ее собственного дома...

Так что же изменилось в Тукуй-Мектебе за полтора месяца, как вы думаете? Разрушенных домов стало больше? Обозленных и обиженных людей прибавилось? Эти же вопросы «КП» хотела бы задать и чиновникам всех уровней. А вдруг ответят?

Комсомольская Правда