Аминат Ламаро

Я вовсе не собираюсь создавать культ чьей-либо личности. Я ненавижу культы. Также то, что я собираюсь сказать, - вовсе не проявление традиционной любви к покойникам. Я хочу в меру собственных сил и разумения попытаться восстановить справедливость. От которой, впрочем, уже не будет практической пользы, но которая, однако, обладает самостоятельной ценностью.

На мой взгляд, история жизни и смерти Аслана Масхадова – это не просто история жизни и смерти политика. Это история человеческого мужества и силы духа. История о человеческом достоинстве, одна из тех, что так любит Юрий Рост.

Я даже не хочу говорить о политике. Не в ней дело. Я не уверена, что Масхадов был хорошим политиком. Результаты его деятельности на посту президента в период между двумя войнами практически равны нулю. Хотя сложно судить, была ли это его вина или беда и каковы были бы результаты, будь на его месте кто-либо другой.

Меня сейчас мало занимают национально-освободительные движения и красивые лозунги как таковые. Я из этого выросла, это интересовало меня в подростковом возрасте, лет 7-8 назад. Сейчас мне интересны люди, личности, раскрывающиеся в экстремальных ситуациях.

Масштаб и трагизм личности Аслана Масхадова проявился, на мой взгляд, в последние годы, годы второй войны в Чечне. Все, что происходит сейчас в республике, является экстремальной, пограничной ситуацией как для мирной, так и для воюющей части населения. Участники Сопротивления загнаны в глухое подполье, в леса и горы. Начнем с того, что я не уверена, что в таких обстоятельствах можно создать сколько-нибудь приемлемые условия жизни с бытовой точки зрения. К этому добавляется постоянный страх и необходимость скрываться, как звери от охотников. Это нечеловеческая ситуация. Басаев и ему подобные – на самом деле не фанатики, не маньяки и не сумасшедшие. Просто это люди, ставшие адекватными ситуации, потеряв человеческий облик. У таких людей отнюдь не отсутствует логика и ум, но только вряд ли можно назвать человеческими логику и ум людей, захватывающих в заложники детей. Аслан Масхадов не утратил человеческий облик. Он всегда говорил о недопустимости методов, которые могут быть названы адекватными, то есть террора против гражданского населения России. В своих последних заявлениях и интервью он говорил, что за Беслан Басаев будет отдан под суд. И это даже неважно, действительно ли он сдерживал радикалов или это были просто слова, хотя лично я считаю, что сдерживал.

Раз вступив на путь террора, Басаев и подобные лишили себя выбора. У Масхадова выбор оставался до конца. Он мог бы стать таким, как Басаев. Он мог стать таким, как Кадыров. В конце концов, он мог бросить все и уехать за границу, и его бы, как и Закаева, не выдали России, поскольку никто не смог бы доказать его причастность к террору. Всей этой нечеловеческой жизни могло не быть лично для него. Но он сделал другой выбор. Я пытаюсь придумать десятки различных корыстных причин этого выбора, но я не могу их придумать. Не могу придумать ничего, кроме решения разделить судьбу избравшего его народа, чувства своей ответственности за него. Думаю, он понимал при этом, что для него это кончится именно так, как кончилось 8 марта 2005 года.

Все эти годы СМИ изливали потоки лжи и клеветы в его адрес. Я не буду говорить о государственных СМИ. Происходящее там имеет весьма отдаленное отношение к журналистике, а то, как там преподносится ситуация в Чечне, вообще находится за пределами добра и зла. Я хочу сказать о либеральных и уважаемых лично мной СМИ. «Масхадов трус, такой же, как Путин, Зязиков и Дзасохов», - писало одно любимое мной издание после событий в Беслане. Но Масхадов предлагал свое посредничество в переговорах с террористами (и штурм школы начался как раз после появления этой информации. То, что штурм готовился с самого начала, не вызывает сомнений, но по неким причинам начался он именно в этот момент). Может быть, глубоко уважаемый мной автор статьи не знал об этом? Честно говоря, я так не думаю (да простит меня этот автор, если все-таки это было действительно так). Вряд ли я, знавшая это, информированнее журналистов солидной газеты. В таком случае что это было? Стремление показать свою объективность? Но объективность предполагает сообщение правды, а вовсе не утверждения в стиле «оба хуже». «Виртуальный Масхадов опять молчит», - возмущалось то же издание после того или иного события. Простите, а его мнение кто-нибудь спрашивал? В отличие от первой войны сейчас журналисты не ездят в горы, и это не их вина – такова информационная ситуация, созданная российскими властями. Интернет был для Масхадова практически единственным средством выразить свое мнение по тому или иному поводу, и это мнение в большинстве случаев можно было таким образом без особого труда узнать, но, вероятно, журналистам серьезных газет заниматься подобными глупостями было недосуг. К тому же на различных сайтах появлялась масса «указов Масхадова» весьма сомнительной подлинности. Например, я однажды видела «указ» (с печатью и подписью, между прочим) об «освобождении Иерусалима» (жаль, право слово, что не о взятии Бастилии). Записи тех немногочисленных интервью, которые появлялись в печати и на радио «Свобода», как правило, были получены по электронной почте или же через посредников и представителей. Ну да, вероятно, это правда – насчет «виртуального Масхадова», но его ли следует обвинять в этом?

Наконец, против него был применен самый, наверно, подлый метод воздействия – похищение родственников. В случае с полевым командиром Магомедом Хамбиевым это сработало. В случае с Масхадовым все было гораздо сложнее. Он не мог просто пойти и сдаться из-за того взваленного на себя груза ответственности за весь народ. И это неважно, была ли эта ответственность в чем-то вещественно выражаемой, я ведь, как было сказано в начале, говорю вовсе не о политике.

Во всей этой дикой ситуации Аслан Масхадов делал все возможное, чтобы сохранить лицо, спасти свою репутацию. Он официально присоединился к Женевским конвенциям. На протяжении всей войны он предлагал российским властям переговоры. Он считал, что при наличии политической воли остановить войну можно за полчаса. Они не считали переговоры с ним возможными. А он считал возможными и необходимыми переговоры с людьми, прицельно разбомбившими грозненский рынок в 1999 году, сравнявшими с землей города и села, устроившими массовые кровавые расправы над мирными жителями. Не дождавшись согласия федеральной стороны, он объявил одностороннее перемирие. Российские власти считали призывы к переговорам признаком слабости. Но стремление к миру – это не признак слабости, это признак моральной силы. Слабыми оказались именно власти, не решившиеся переступить через свои комплексы и попытаться остановить войну, которой они и сами уже давно не рады.

В нечеловеческой ситуации Аслан Масхадов сумел сохранить человеческое достоинство. Не отдельным поступком, но всей своей жизнью. И своей смертью. «Честь дороже жизни» - так называлась книжка о нем, изданная в Чечне перед выборами 1997 года. Оказалось, это были не пустые слова, как ни пафосно это звучит.

На этом кончается история о чести и достоинстве. То, что происходит сейчас, после его смерти, это глумление над телом – это история о позоре и бесчестии. Не для него – для тех, кто глумится. Им мало смерти человека. Им необходимо попытаться унизить и втоптать его в грязь. И они унизят и втопчут. Но не его. Он отныне для них недосягаем, и его тело более не имеет к нему никакого отношения. Самих себя они унизят и втопчут в грязь. Но это уже совсем другая история...