Когда началась первая чеченская, Ирина Николаевна жила одна. Муж умер, дочка уехала на заработки на север.
— Я приехала в апреле 1995-го, — рассказывает ее дочь Анна. — По трассе в районе аэропорта шли войска. Все вокруг было настолько неузнаваемым, что я даже растерялась. Смотрю, женщина идет с нашей улицы. Кричу ей: “Мама жива?” Она мне кивнула. Когда я увидела наш дом, мне просто плохо стало. Стучу, и никто не открывает… Наконец мама отозвалась, но тоже так перенервничала, что у нее долго не получалось сначала найти ключ, а потом отпереть дверь.
Ирина Николаевна работала начальником городской телефонной сети Грозного 13 лет. Главпочтамт, телефонную станцию и банки бомбили в первую голову. Поэтому через считанные часы после начала первой чеченской войны Строганова осталась без работы.
— Ко мне чеченцы нормально относились, может быть, потому, что знали меня как доброго человека. У нас, знаете ли, дома был телефон, и все ходили к нам позвонить. Может быть, поэтому добрые отношения с соседями сохранились, даже когда шла война...
Ирина Николаевна видела, как соседи уезжали и возвращались обратно, не найдя спокойной жизни и на новом месте. Хуже того — люди начали пропадать.
— Одна женщина поехала в Ставрополь за пенсией, и больше ее никто не видел, — моя собеседница пытается унять дрожь в руках и голосе.
Дом Строгановы пытались продать и частным порядком, потенциальные покупатели даже смотреть несколько раз приходили. Но оформлять сделку никто не спешил. Зачем платить за то, что и так скорее всего бросят? На въезде в Грозный уже появилась надпись: “Добро пожаловать в ад-2”. Нормальной жизни тут не намечалось. Нападения на русскоязычные семьи стали обыденностью.
— Это случилось около одиннадцати вечера. Я уже легла, и вдруг мама говорит: “Аня, к нам через забор лезут!”
— Люди во дворе были с длинными грязными ногтями… Они уже вскрыли входную дверь и принялись за дверь в прихожей. К счастью, они не поняли, что эта дверь была сделана по принципу купе, и, пытаясь вышибить, погнули ее и заблокировали. А держалась она на простом крючке. Анечка моя кричала не умолкая.
На крик женщин прибежали люди, и неизвестные с руками вурдалаков были вынуждены отступить. Соседи-чеченцы Строгановых успокаивали: “Не волнуйтесь, все будет нормально”. Но ночной визит напугал настолько, что в хорошее больше не верилось. Как ни жаль было бросать дом, инстинкт самосохранения взял верх. Мать и дочь покинули Грозный перед Днем победы — 8 мая 1998 года.
В ставропольской миграционной службе, куда они обратились за помощью, Ирине Николаевне порекомендовали отправляться в… дом престарелых. Тогда всем бабушкам-беженкам это предлагали. И они цеплялись за рукава незнакомых людей, умоляя взять с собой, обещали мыть полы и сидеть с детишками. Согласно неофициальной статистике, Чечню в военные годы покинуло около полумиллиона беженцев.
И Строгановы поехали туда, куда обычно посылают в случае межнационального конфликта — на историческую родину. Последняя встретила настороженно.
— Пожили у маминой сестры в Электростали, но она сказала, что надумала эту квартиру продавать… Мы говорили: “Подождите, мы же ходим в миграционную службу, может быть, что-то решится”. Что делать? Переехали на частную. Платили 2 тысячи в месяц. Потом хозяйка подняла цену на 500 рублей, и мы не осилили... Это было под Рождество, мороз на улице 25 градусов, а она нам: “Освобождайте сию минуту!” Мы в полном отчаянии пошли в администрацию. Пояснили ситуацию, и — такое счастье — нам помогли. Выделили 11-метровую комнату в общежитии за 500 рублей в месяц. С пропиской дело буксовало. Представьте, ни к доктору пойти, ни лекарства взять, даже пенсию, 1600 рублей, маме начисляли в Ставрополье! У меня сильно ухо воспалилось, и один врач сказал: “Что же делать, надо брать ее в стационар. Она же как бомж”. Как мы живем, как выкручиваемся — всем все равно.

В тот день по телевизору показывали, как Рамзан Кадыров рассекал на “Хаммере” с нашей занятной девушкой Ксюшей Собчак по Грозному. В городе, где не работает водопровод и женщины таскают на себе огромные фляги с купленной и очень плохой водой, оказывается, будет аквапарк. А на входной двери в общежитие, в котором теперь поселились Строгановы, кто-то особо остроумный написал “Отель”. Женщины живут в комнатушке, которая в недалеком прошлом была подсобным помещением размером с тот самый “Хаммер”. Они и такой рады, потому как в июле прошлого года их наконец официально зарегистрировали.
С государственной компенсацией дело обстоит хуже. Поначалу Ирина Николаевна не знала, что компенсация за жилье составляет всего 120 тысяч рублей. Потом выяснилось, что и эту более чем скромную сумму (найдите жилье за 4 тысячи долларов!) давать никто не спешит. Вначале ей и вовсе отказали — не в тот временной промежуток выехала из Чечни. Потом сменили гнев на милость, но…
— Сначала в миграционной службе не было денег, потом эту службу перевели в МВД. Загоняли! В законе записано, что частная собственность защищена, и это ничего не значит? — кипит Анна.
Документов подтверждающего и опровергающего характера у Строгановых накопилось без малого три авоськи. Шутка ли: с момента их побега из военной зоны 7 лет прошло, и они все ходят, объясняют, доказывают.
Компенсации даже в своем для многих пока теоретическом варианте для русскоязычных беженцев тема теперь больная. И дело даже не в мизерности сумм. Этим вопросом вынужденным переселенцам государство нанесло очередную, наверное, пока еще поправимую обиду. Согласно постановлениям №510 (1997 год) и №404 (2003 год) компенсация для тех, кто ее получает сейчас на территории Чеченской республики, составляет 350 тысяч рублей на семью, а для тех, кто безвозвратно покинул Чечню и проживает в других субъектах государства, — 120 тысяч рублей. Еще обиднее компенсация за утраченное имущество. Согласно “своему” 510-му постановлению русскоязычные беженцы могут рассчитывать на 5 тысяч рублей, чеченцы по “своему” 404-му получают ровно в десять раз больше — 50 тысяч рублей. Удивительно, но как будто эти акты придумывали специально для того, чтобы создать почву для 3-й чеченской.
Размах же и форма выдачи государственной помощи уже привели к тому, что в Саратовском и Ставропольском пунктах временного размещения вспыхивали бунты. Получив компенсацию за жилье, люди должны покинуть ПВР, что в большой части случаев означает стать бомжами…
“Пострадавшие в результате разрешения кризиса” — теперь так называют их в официальных документах — Строгановы с недобрыми улыбками вспоминают и свое имущество, которое в отличие от жилья удалось вывезти из Чечни.
— Контейнер уже четыре года стоит на железной дороге в Клину. Мне сказали, что его хранение уже вылилось в такую сумму, что нам не рассчитаться...
Обращения в миграционную службу, уполномоченному по правам человека, в Министерство внутренних дел, приемную Президента России на практике семьи Строгановых можно спокойно приравнять к воплю в озоновую дыру.
Грустные глаза Ирины Николаевны не разглядеть в толпе из сотен тысяч ей подобных, тех, кто бежал от войны и прибежал в нищету и безнадегу. Недавно они написали коллективное письмо президенту Путину, парламенту и правительству.

— Посмотрите, какое торжество демократии — полстраны пишет своему президенту! — горько замечает Ольга Почекина, координатор правовых программ “Форума переселенческих организаций”. — Ситуация с пострадавшими в Чеченской республике, на мой взгляд, катастрофическая. Парадоксально, но по сей день нет статистики выехавших с территории Чеченской республики в период двух чеченских войн. Многие гражданские права тех, кто безвинно пострадал на той территории, нарушены.
Складывается впечатление, что государство не желает тратить на этих людей даже минимальных средств. Правительство РФ не стремится выплачивать компенсации за погибших и раненых мирных граждан. Большие трудности с компенсацией вкладов тем, кто имел их в отделениях Сбербанка РФ на территории Чечни. Архивы сгорели, сберкнижки утеряны, и далеко не все теперь могут восстановить данные. Старики получают мизерные пенсии потому, что не могут подтвердить сведения о трудовом стаже. Беженцы не могут получить регистрацию, годами ждут компенсацию за жилье и имуществою...
Даже дети, рождающиеся в семьях вынужденных переселенцев, как печатью отмечены. Нерешенные проблемы их родителей перекладываются на них. Им-то за что это? Переселенцы — это уже готовые правозащитники. На приемы в кабинеты они ходят с огромными пакетами документов, постоянно пытаются расшевелить нашу власть. Увы, их бесчисленные обращения на имя президента похожи на обращение в храме к Господу Богу, основанные на вере верующего в то, что он есть.
...Половину крохотной комнатушки Строгановых занимают коробки (как надежда на то, что когда-нибудь и где-нибудь эти вещи будут распакованы и расставлены по полочкам), а вторую половину — цветочки (это бизнес).
— Весной цветочками торгую. У меня, видите ли, фиалки, — улыбаясь, говорит Ирина Николаевна.
Женщины наотрез отказываются отпустить меня без чая. Стол — это табуретка, накрытая кипенно-белым полотенцем, “скатертью-самобранкой”, по определению хозяек.
— Что же теперь с вашим домом?
— Одна женщина мне рассказывала, как однажды пришла к нам домой насчет пенсии. Постучала, и оттуда вышел новый хозяин с автоматом. “Иди, — говорит, — отсюда. Тут такие больше не живут. Здесь я хозяин”. Там тогда еще военные действия шли, и я не знаю, остался ли в нашем доме тот человек и сохранился ли сам дом.
— Не возникает желания вернуться в Грозный, вдруг жилье ваше уцелело?
— Пусть в Грозный едут те, кто там еще не был! — сказала как отрезала Анна. — Мы столько натерпелись, что желания вернуться нет.

Радостно-патриотическая (потому что без патриотизма ничего не будет!!!) позиция последней пары лет вызывает у вынужденных русских переселенцев легкое недоумение. Они не шовинисты и о чеченцах, среди которых немало порядочных и прекрасных людей, говорят спокойно. Людей на “своих” и “чужих” поделил кто-то другой, выплачивая компенсации по территориальному и национальному признаку. Наш распрекрасный патриотизм поставили в такие оглобли, что беженцам просто места в стране не осталось. Ирина Строганова, к примеру, в Грозном пришлась не ко двору, потому как русская. В Подмосковье ей тоже непросто. Здесь ее называют чеченкой, потому что из Чечни. И тоже не сильно за это любят.
Такое ощущение, что безразличие государства спроецировалось на население в целом. И кажется, никому уже не интересно, а сколько же было их, русских, бежавших от дудаевского режима? Сколько было тех, кто не успел добежать? Сколько рабов еще осталось в районе Ведено? Почему радужные планы уже дошли до строительства лучшего в мире аквапарка и обошли вопрос разминирования городского кладбища в Грозном, где русские женщины не могут подойти к могилам близких и любимых просто для того, чтобы поплакать? И когда наших бабушек (Строганова, между прочим, ударник труда, всю Великую Отечественную вкалывала в Амударьинском пароходстве) наконец перестанут так унижать?

Источник: Московский Комсомолец