Чеченская война в дискурсах массовой культуры России: формы репрезентации врага

В книге "Президент" Александра Ольбика его герои стремятся придать легитимность дозволенности любых действий против Врага:

- -У нас отличный резерв. Многие из хлопцев просто рвутся в дело. Один дагестанец Махмут Изербеков каждый день приходит с рапортом-

- Почему не посылаете?

- -У Изербекова в дагестанскую кампанию погибла семья из восьми человек- Мщение не всегда лучший поводырь-

- Всегда! - президент сложил карту - Если оно справедливое - всегда, и это могучая движущая сила- Зачисляйте этого парня, ему надо помочь облегчить душу-

Президент протянул полковнику руку, и они расстались.

"Не был ли я слишком категоричен насчет мщения? - спросил он себя, когда остался один. - Боевики тоже многие свои преступления объясняют якобы благородной местью, иногда кровной- Не уподобляюсь ли я им? Не хотелось бы становиться с ними на одну ногу- Ну а все же - будь последователен: иногда месть может быть неплохим средством в достижении цели- Кажется, что-то об этом говорил двадцатый президент США Гарфилд-: "Я не стал бы ничего предпринимать ради мести. Но ради уверенности в будущем я готов сделать что угодно" (Ольбик А. Президент. Донецк, 2002. С. 15-16).

И далее, когда по сюжету президент страны, главный персонаж "романа" Ольбика, лично отправляется в Чечню в составе спецгруппы для уничтожения особо опасных террористов, - размышления героя об отношении к Врагам приобретают в дискурсе такую форму:

Скажи себе прямо: "Я пришел в это ущелье, чтобы сотворить справедливое возмездие, и пока будет биться мое сердце, я от этой мысли не откажусь- Кто эти люди - твои граждане или твои враги и враги твоей страны? Враги! Однозначно враги. Кровь на них. Враги! Даже если это не чеченцы. И между тобой и ими идет война? Самая настоящая. Тогда в чем же дело: на войне никто никому не предъявляет обвинительного заключения и не проводит судебных заседаний, после чего и выносится приговор - пулей из автомата или гранатой из гранатомета- Но, с другой стороны - ужесточая наказание, государство не устраняет жестокости. А только стимулирует ее. И государство не должно присваивать себе право Всевышнего - распоряжаться жизнью себе подобных. Но ведь око за око, зуб за зуб. Так всегда было и ничто этого не изменит. Террориста ни святым словом, ни педагогикой, ни угрозой не остановить- Ни переговоров, ни компромиссов эти ребята не признают А значит, вор должен сидеть. а террорист - лежать? (Там же. С. 347, 372-373).

В масскультурной продукции лидерами в этой борьбе с врагами выступают настоящие мужчины, - либо герои-одиночки, либо команды высоких профессионалов из российских спецподразделений и спецслужб. Все они готовы применять любые средства во имя решения главной цели - искоренения терроризма.

Главный герой фильма "Война" Алексея Балабанова в своем одиночном противоборстве с бандитами и террористами делает осознанный выбор в пользу убийства без правил (по сюжету - это убийство женщины в автомашине, старика и ребенка в доме).

Поскольку он работает по собственной инициативе - вне армии и спецподразделений, - то в конечном счете оказывается под судом (здесь отчетливо просматриваются реалии "дела" полковника Буданова). Симпатии режиссера - на стороне героя.

Когда в фильме журналист задает герою, находящемуся в заключении, "бестактный" вопрос: "И Вы тогда уже были готовы убивать?", - то немедленно получает решительный отпор. В другом эпизоде англичанин - одна из жертв войны "без правил" и начинающий мститель - высказывает сомнение: "Мы их убили-". Герой, совершающий свои поступки для восстановления "справедливости", на эти слова отвечает: "Ты должен был убить их- Если будешь играть Достоевского... Война - это кровь. Я тоже не умел. Меня заставили".

Такие герои, действующие либо в одиночку, либо в составе групп "аутсайдеров" (тех, кто не признает "легитимных" форм борьбы), являются любимыми персонажами Пучкова, Черкасова, Угрюмова, Доценко и многих других авторов приключенческих "романов", в которых проходит тема чеченской войны. В этих дискурсах детально представлены философия убийства на Войне и конкретные практики убийства во имя справедливости или возмездия..

Так, главный герой Льва Пучкова рассуждает: "Какая, собственно, разница, как убить человека? Ты лишаешь его жизни - вот, что главное, не важно, что способы его умерщвления могут быть самыми разнообразными" (Пучков Л. Кровник: солдатский талисман. М., 2002. С. 174).

Соответственно такому высказыванию выстраиваются и поведенческие практики героев Пучкова:

-На русско-чеченской войне 1994-1996 годов- я в совершенстве овладел искусством организации спецопераций, приобрел умение профессионально убивать и начисто утратил цивилизованное отношение к такому понятию, как ценность человеческой жизни [одна из причин этого - по сюжету - похищение чеченскими бандитами жены героя и насилие над ней]- В процессе поисков ухайдокал кучу более или менее причастных к этому делу товарищей ичкерского происхождения, взорвал между делом одну из горных баз "духов" и ограбил некоего Абдуллу Бекаева - командира отряда чеченских "непримиримых" ни много ни мала на сумму в пятьсот штук "баксов"-

-Каждый из моих пацанов - а они уже давно перебиваются чем придется на гражданке - твердо знает, что любое зло наказуемо, а возмездие неотвратимо, несмотря на то, что за спиной злодеев стоит могущественная криминальная страна-

-Ситуацию тогда вытащил Лось. Он сумел обезоружить одного неловкого парнишку ичкерийского происхождения и в буквальном смысле перещелкал бандюков как утят- Теперь мы все испытываем неудобство оттого, что обязаны жизнью Лосю - киллеру по призванию, получающему острое удовлетворение от актов умерщвления себе подобных. Нет, мы все - професиональные убийцы - это непреложная составная часть ратного труда, но- но мы делаем это из-за суровой необходимости и под давлением обстоятельств: потом эти жмурики часто посещают наши сны-А Лосю ничего не снится. У него после каждой бойни заметно повышается жизненный тонус - жрет, сволочь, с невероятным аппетитом, ласково мурлычет под нос какие-то весепенькие мелодии и остервенело пользует Ирку с Галькой. Короче, тащится он от этого- (Он же. Кровник: закон гор. М., 2002. С. 27-29, 72-73).

Такую же позицию занимает герой "романа" Дмитрия Черкасова - "русский биолог, выступающий в одиночку против превосходящего его противника и против всей западной военной машины", который "работает" в Косово над искоренением международного терроризма: "-Я же не профессиональный спецназовец, законы устанавливаю сам для себя. Правила ведения войны на меня не распространяются. Просто я их не знаю и знать не хочу- У меня опыт другого рода. Я все время использую те знания, что крутятся у меня в башке. Можно сказать, что я диверсант с сильным интеллектуальным уклоном-" (Черкасов Д. Косово поле- С. 117, 197, 234, 241).

Приемы такой "работы" детально представлены в тексте "романа":

-Биолог метнул лом. Как копейщик с древней гравюры. С утробным хеканьем, вложив в бросок все силы. Стальной инструмент попал солдату точно в правую глазницу. Лом пробил мозговую оболочку, преодолел мягкие жировые ткани и вышел наружу. Выбив кости основания черепа-

Рокотов развернул вертолет вправо и прошелся из пушки по двум стоящим на открытой площадке машинам- "Жаль, ракет нет- Вот была бы потеха! Но и этого вполне достаточно", - подумал Влад и уже из чистого хулиганства нацепил наушники с микрофоном- и гаркнул:

- Serbian fields forever! - завершив свое краткое выступление имитацией смеха Вуди Вудпеккера.

В продукции такого рода последовательно выстраивается четкая оппозиция: страшный в своем праведном гневе (и справедливый) русский воин-красавец, интеллектуал, он же хладнокровный убийца - "профи" против врагов России - террористов, исламистов, чеченцев - умных, профессионально подготовленных, физически крепких, и, одновременно, ущербных, похотливых, жестоких, вероломных. Центральный персонаж - супергерой, без этических органичений, не забывающий о приумножении личного материального достатка. Отсюда и мысль о том, что воевать и убивать есть дело мужчин, то есть мужская роль (образ жизни) подразумевает выполнение настоящей мужской работы (профессии).

Телесериал Кеосаяна "Мужская работа" подтверждает идею о необходимости выполнения профессиональной работы такого рода. Его герои - высокие профессионалы из российских спецподразделений, успешно противостоят деятельности и планам противника. По ходу повествования авторы дискурса вводят в него фигуры врагов - чеченских боевиков и бандитов, международных наемников и террористов, а также различных пособников врага, в числе которых есть и такой "формульный" персонаж, как продажный журналист.

Концепция "голой войны" с ее изощренными технологиями представлена Андреем Малюковым в телесериале "Спецназ" (2001-2002). Эта война ведется на территории Чечни, и ее участники с обеих сторон - также высокие профессионалы (российские спецназовцы против чеченских боевиков и международных террористов). По ходу фильма герои-спецназовцы и их враги говорят друг о друге с уважением как о "настоящих противниках", с которыми можно воевать, решая при этом интересные тактические задачи. В фильме проводится постоянное сопоставление опыта профессиональной работы в Чечне с работой в Афганистане. Сознательная "банализация" Войны в этом киноповествовании провоцирует создание ментальной установки о возможности включения ее в "естественный" ход жизни.

В этом телесериале, как и в большинстве фильмов о чеченской войне, широко заимствуются готовые формулы и используются цитаты из западных кинопродуктов массовой культуры. Это прослеживается в сюжетике, в повествовании, его стилистике и технологии изображения насилия. Примерами могут служить эпизоды, когда спецназовцы хладнокровно убивают пленного со словами "ответ неправильный - смерть", или когда после окончания короткого боя герои, по замыслу автора, материализуют профессиональное слово "танцуем" (то есть "стреляем"), переводя его в жестокий и страшный танец, который выглядит в кадре одновременно как танец победы и смерти. При использовании западных образцов обычно совершается идеологическое переозначивание западных клише, происходит их включение в другие, "российские" контексты - изобретаемые, но представляемые зрителю как реальность.

Создатели масскультурных продуктов стараются избегать включения в сюжет и повествование таких "чеченских" тем, которые по определению не вписываются в концепцию "профессиональной войны". Прежде всего это тема, которая часто возникает в документальных свидетельствах об этой войне (в репортажах журналистов, личных воспоминаниях участников, свидетелей и жертв войны) - о насилиях, зверствах, жестокостях, проявляемых всеми воюющими сторонами в Чечне. И, одна из наиболее болезненных тем - страдания мирного населения как в самой Чечне, так и в российских городах, географически близких или удаленных от нее.

В сериале "Спецназ" изображается такая Война, в которой по сюжету нет ни фронта, ни тыла, однако там не видно и мирных жителей (последние появляются лишь мельком, внимание автора на них не задерживается). В фильме "Мужская работа" авторы вводят сцены "мирной жизни" в Чечне. Однако они всецело подчинены авторской концепции, которая выражается в жестком разграничении, с одной стороны, патерналистского отношения героев - российских офицеров-федералов к "мирным" чеченцам и, с другой, беспощадного уничтожения федералами чеченцев-бандитов.

Женская роль в масскультурном продукте также представлена однообразно. Функции женщин (антропологические, естественные) сводятся к тому, чтобы быть либо жертвой (как в фильме Балабанова или в "романах" Пучкова и пр.), либо - пассивной участницей событий, покорной и ведомой сильной мужской рукой (например, в сериале "Мужская работа"). Роли стариков и детей обычно выглядят в масскультурных продуктах как фоновые: или они выступают в качестве слепых пособников врага, или становятся безгласными жертвами войны.

Что дальше: надежды и мифологии, пессимизм и критика

В дискурсах массовой культуры активно используются различные версии теории заговора против России для оправдания необходимости национального (российского) единства. При этом делается акцент на мобилизационную традицию советской истории (постоянное вражеское окружение, Великая Отечественная война) и русскую имперскую идею.

Укрепление в продукции массовой культуры установки, что Война идет повсюду, содействует выработке стратегии и тактики национальной мобилизации, всеобщего единения внутри России (с опорой на противников терроризма в других странах).

В наиболее радикальном виде эта стратегия выражена в текстах журнала "Русский Дом". Она базируется на концепции о необходимости выживания русских в войнах с другими.

Андрей Савельев, один из постоянных авторов этого журнала, представляет неизбежность "национально-русской" мобилизации для ведения успешных локальных и тотальных войн следующим образом:

Вопрос "Будет ли война?" является для общества насущным, и ответ на него формирует отношение к армии, мотивирует парламентариев на увеличение военного бюджета, утверждает молодых людей в решении посвятить себя службе Отечеству. Для будущего России и всего русского мира важно понимание того, что война не просто будет - война уже идет. Точнее, война не прекращалась никогда. Просто мы иногда не знали о ней, иногда старались ее не замечать. И в этом нашем неведении - причина резкого ослабления жизнеспособности российского общества.

Перспектива выживания русского мира, русской православной цивилизации связана с воссоединительным процессом, который не может идти безболезненно- Опасность войны, подобно чеченской, ждет нас на каждом шагу воссоединения русского мира-

Опасность войны связана с агрессивными, "пантюркистскими" планами, уже в значительной степени затронувшими весь Северный Кавказ, Татарию, Башкирию, и другие "внутренние" республики" России. Если в ответ не возникнет сверхмобилизация русского населения как государствообразующего ядра, нас ждет затяжная война на собственной территории-

-Залог победы России в войне - это христолюбивое воинство: сто миллионов обученных военному делу граждан, десятимиллионная национальная гвардия и миллионная мобильная армия. Победа - это готовые к применению в любой момент ядерные вооружения, от тактических до стратегических- Победа - это Русская идея, зажигающая сердца горячей любовью к Родине.

-Русский мир стоит перед выбором между небытием и глубокой переоценкой ценностей. Последнее предполагает отказ от чуждых российским интересам либеральных принципов (как в советском, так и в "демократическом" вариантах) и обращение к традиционным ценностям православной цивилизации, примененным к задачам сегодняшнего дня.

-Хочешь мира - готовься к войне- Беззащитное миротворчество столь же гибельно, как и милитаризация ради агрессии. В России миролюбивое отношение к изменникам [средствам массовой информации] зашло столь далеко, что уже констатирована неспособность нашей страны вести войну даже на региональном уровне. Мы с большим трудом и крайне неэффективно ведем и единственную пока локальную войну в Чечне (Русский дом. 2001. ¦=5. С. 9; ¦=8. С. 44-45).

Для вербальных и визуальных текстов такого рода характерен органицизм в понимании нации как коллективного тела и гендерных ролей внутри нации как природно- и исторически обусловленных и подтверждаемых повседневным опытом. Отсюда идея нового единства нации - мобилизация российских (русских) мужчин, женщин, стариков и детей.

Вновь обратимся к дискурсивным практикам журнала "Русский дом", в которых репрезентируются национальные (в данном контексте v русские, православные) установки отношения к чеченской войне. Так, редакция журнала предлагает своим читателям подборку детских писем, которые были написаны для российских солдат в Чечне:

-Здравствуйте. Я, Тихонина Катя, ученица второго класса "б". Я думаю, что быть военным очень трудно: приходится убивать людей. А с другой стороны, если врагов не убивать, они сами могут кого-нибудь убить. Военные защищают нашу страну от врагов! Я желаю вам вернуться живыми домой! Всего вам лучшего, до свидания!

-Здравствуй, незнакомый друг.

Пишет тебе ученик 6 класса- Сиволобов Никита. Мне 11 лет, но я понимаю, что границы нашей страны должны быть защищены от врага и никто не может устанавливать свои бандитские порядки в нашей стране. Хоть я тебя и не знаю, я уверен, что ты классный парень. Ведь плохие ребята не защищают от врагов нашу Родину, жизнь и спокойный сон наших людей- Очень надеюсь, что нашему поколению не придется пережить войну и участвовать в боях, ведь все-таки лучше ходить в храмы и молиться, но если придется, то и мы сможем постоять за себя и за своих родных и друзей (Русский дом. 2002. ¦=6. С. 25).

Формулируемые редакцией "Русского дома" и авторами текстов мотивы единения русской нации в борьбе с чеченским (кавказским) врагом подкрепляются конкретными доводами и примерами из реальной жизни России:

-Сегодня не только национальное сознание, но и сам русский дух находится в состоянии глубочайшего нокаута. Дикость, но факт, весьма распространенный в Российской армии: взвод кавказцев терроризирует целую воинскую часть, а русскому большинству нечего противопоставить национальной спайке, природной агрессивности и физической выносливости кавказского меньшинства. Этот пример- касается отнюдь не только атмосферы в армии и кавказцев-

Но вот, кажется, забрезжил огонек надежды на исправление этой весьма плачевной ситуации. И, похоже, опять богатырский дух созревает в вотчине русского спасения - Троице-Сергиевой лавре, где в военно-патриотическом клубе "Пересвет" вчерашние дворовые мальчишки обучаются православной нравственности, мужеству и боевым искусствам- Сама идея об объединении патриотического воспитания молодежи с русскими боевыми искусствами на основе православного мировоззрения уже давно витала в воздухе-

После окончания круглого стола (организованного отделом внешних церковных связей Московского патриархата совместно с военно-патриотическим клубом "Пересвет") ее организаторов, к их приятному удивлению, неожиданно пригласили в организационный отдел Управделами Администрации Президента РФ, где им была выражена поддержка. Сначала моральная. А там - видно будет (Русский дом. 2002. ¦=6).

Интересно отметить, что идеи созидания нового военизированного поколения в воюющей России отнюдь не замыкаются рамками текстов журнала "Русский дом" и других, подобных ему, изданий. Примером может служить документальный телефильм "Детский спецназ" (2002) , показанный на одном из каналов центрального телевидения в рубрике "Профессия - репортер". Авторы фильма представляют в качестве информационного события конкретный опыт обучения детей и подростков боевому искусству российского спецназа. Повествование развертывается в единой стилистике: трудности и радости овладения мужской работой, размышления наставника ребят, бывшего спецназовца, о содержании обучения и возможностях практического применения полученных навыков, положительные суждения матери одного из подростков о занятиях сына и т.д. Не пытаясь определить намерения создателей этого фильма, заметим, что для массового потребителя такого телепродукта все актуальные маркеры военизированного сознания расставлены предельно четко.

Возрастание значимости мобилизационных стратегий заметно и в официозных дискурсах, где, наряду с идеей о необходимости национального единения, подчеркивается особая важность конвенционального участия разных социально-культурных групп в текущей информационной войне.

В российском обществе, которое все более вписывается в параметры информационного общества, битва дискурсов (насыщенных вербальными и визуально-образными формулами, клише, штампами) рассматривается прежде всего как борьба за содержание коллективных представлений. В этой связи официозные обращения к интеллигенции выглядят как настойчивое приглашение к сражениям такого рода. Так, Глеб Павловский говорит: "Я думаю, что интеллигенция должна помогать стране учиться убивать квалифицированно, интеллигентно, оптимально убивать врага, чтобы у него не было надежды сесть на стул, как Бараев - наподобие хана развалился, как в фильме "Андрей Рублев", и говорил нам, что мы должны делать" (Московский комсомолец. 2002. 4 ноября).

Эта интенция включения интеллектуалов в информационную войну практически не отличается от оппозиционной ей, такой же радикальной по смыслу, но высказанной гораздо раньше: вспоминая чеченскую войну 1994-1996 годов, Валерия Новодворская отмечает возможности эффективного "интеллигентного" участия в ней следующим образом:

-Российские демократы без налета государственной идеологии и посреднического позерства (те, кто не делал вид, что не правы обе стороны) поддержали чеченцев с таким жаром и с такой нежностью, что аналогов ближе республиканской Испании мы не сыщем. И депутаты, и журналисты, и правозащитники-, по сути дела, составили интербригады - на современном уровне, без оружия. Тем более, что камеры и авторучки стреляли по вражеской федеральной армии почище "стингеров" (Новодворская В. Над пропастью- С. 374-375).

Мысль о приоритетности информационной войны в противоборстве с Врагом отчетливо проговаривается и в популярной литературе о чеченской войне. Так, в тексте боевика Александра Ольбика "Президент" главные герои ведут следующий диалог:

- Мы сейчас одни: я v президент страны и вы v глава Антитеррористического центра- Скажите, положа руку на сердце, неужели у нас не хватает воли и сил задавить сволочей?-

- И воля есть, и силы немалые, но действует эффект спартанцев, - сказал Платонов. - Не будем скрывать, мы для чеченцев - захватчики-

- Я понял вас, но давайте исходить из другой ситуации- Спартанцы никому не отрезали головы, не похищали даже своих врагов и уж тем более не взрывали жилища мирных жителей, не убивали женщин и детей- Есть разница?

- Безусловно! Но у сепаратистов другая психология, совсем другая-

Хорошо, согласен, но что делать? Мы же с вами не психотерапевты- Впрочем, может быть, как раз этого нам и не хватает. Наши СМИ на каждом углу должны кричать: войну ведет не Россия, войну ведут против России. И это надо донести до сознания каждой чеченской матери, каждой сестры и жены, чтобы они остановили своих воюющих мужиков (Ольбик А. Президент- С. 13).

В дискурсах массовой культуры, как и в дискурсах политической власти, имплицитно присутствует слоган "надо всем вместе участвовать в войне, потому что общий враг силен, а война будет идти долго". Война будет продолжаться немало лет. Это страшно, но- неизбежно, потому что нам нужна победа.

Нередко в популярной литературе на "чеченскую" тему можно встретить прямые апелляции героев к персонифицированной высшей Власти и надежду на Чудо в разрешении "чеченской проблемы". Например, герои "романа" Владимира Угрюмова произносят такой коллективный тост: "Главное, чтобы люди у власти были действительно за Россию, а не за деньги, и тогда все будет путем!.. Мы с вами все-таки русские мужики, и давайте выпьем за то, чтобы новый президент России был Русским, настоящим мужиком, который душой станет болеть за свою страну- Мы - русские?!-За Родину!- За Россию!- За честь и славу русского оружия!-" (Угрюмов В. Боец... С. 296-297).

Еще более определенный, "победно-чудесный" способ завершения войны в Чечне представлен Александром Ольбиком в "романе" "Президент". Его издатель аннотировал это произведение следующим образом:

Президент - в отпуске? Так говорят средства массовой информации. Такова официальная версия. Но - где сейчас президент на самом деле? Там где пылает в бесконечной войне Кавказ. Там, где президенту придется сражаться с боевиками-террористами. Там, где для победы ему понадобится весь его опыт, вся отвага, все умение рисковать- России повезло - наконец-то у нас есть не просто президент, а - настоящий мужик! Мужик, умеющий выполнять свою трудную "мужскую работу"-

Характерно, что победный тон, присущий дискурсам популярной литературы, практически отсутствует в критических документальных свидетельствах о чеченской войне.

[Александр Михайлов, генерал ФСБ:] Мы прагматики. Мы ждем простых и легких решений по самым сложным проблемам. И, наблюдая за происходящими событиями на Северном Кавказе, задаем себе и власти один и тот же вопрос: "Когда все закончится? Когда перестанет литься кровь не только там, но и в России?-" Не знаю. Не знают и те, кто сегодня руководит операцией в Чечне. Не знают и те, кому еще предстоит их сменить. Не знает и сам чеченский народ. За прошедшие десять лет воспитано целое поколение, единственными игрушками которого были автоматы, патроны и гранаты. И не только в Чечне. Дети погибших милиционеров. Офицеров и солдат армии и внутренних войск. Вдовы и матери никогда не забудут и никогда не простят ни власти, ни чеченцам смерть своих близких. Что же в итоге? (Михайлов А. Чеченское колесо: Генерал ФСБ свидетельствует. М., 2002. С. 256).

Одно из основных высказываний, определяющих критические дискурсы, - надо остановить войну, поскольку она разрушает всю Россию.

[Вячеслав Миронов, офицер российской армии:] Пацаны бегали перед развалинами и играли в войну- Кроме войны они ничего не видят. Так и вырастут. И кроме войны и вот этих развалин ничего не увидят- Сомневаюсь, что народ, который мы пытались уничтожить и научили воевать, народ, вкусивший разбойной жизни и имеющий реального врага - нас - сможет или захочет что-нибудь здесь возрождать. Они поедут в Россию. ...Может заставят население российских городов частично испытать тот ужас, что довелось им пережить. Кто знает?

-Я переоценил прожитую жизнь, стал смотреть на происходящее, на собственную жизнь несколько иначе. Стал ценить каждый прожитый день, минуту, радоваться всему. И я научился не прощать обид, нанесенных мне- Общество меня сделало таким, пусть и мирится с таким, какой я есть. Я осознал себя как личность, как Личность с большой буквы, а не винтик огромного механизма. Родине, обществу я сполна заплатил долги. Заплатил своей кровью и частью здоровья. Теперь мы квиты. Если общество и Родина давно считают себя свободными от обязательств в отношении меня, то теперь я также могу считать себя свободным, и все пропагандистские лозунги меня мало трогают- В свой народ стрелять или принимать на веру очередного надуманного врага, которого мне будут подсовывать, отвлекая от насущных проблем, - этот фокус уже не пройдет (Миронов В. Указ. соч. С. 413-415).

Однако производители популярной литературы, коммерческого кино и телесериалов в большинстве своем предпочитают высказываться в пользу Войны, отказываясь от потенциальных возможностей массовой культуры продуцировать позитивную поликультурную дидактику и содействовать созданию толерантных моральных установок в обществе, где бытуют и укрепляются ксенофобия и шовинизм.

В одном из своих "простецких" эссе, написанных с понятной массовому читателю позиции "здравого смысла" Юлия Калинина замечает:

Чем дольше идет война, тем больше я убеждаюсь в том, что люди странным образом делятся на две части. Одна часть где-то в глубине души своей искренне верит, что жизнь человеческая - это святое, главная ценность, и нет и не может быть никаких причин, оправдывающих убийство. Поэтому, если надо выбирать между жизнью и смертью (не своей, чужой смертью), люди всегда должны выбирать жизнь и больше ни о чем не думать.

Другая часть, наоборот, считает, что такие причины могут быть. Бывают ситуации, когда людьми приходится жертвовать во имя высоких и нужных целей, потому что если ими не пожертвовать, последствия окажутся еще более страшными, чем сегодняшние потери-.

"Святоши" видят только "отдельного маленького человека", его конкретные страдания, и в мыслях своих не могут подняться до "великого народа" и его исторической миссии. Впрочем, возможно, все дело в воображении. Люди с сильно развитым воображением все время ставят себя на место других- А у "прагматиков" воображение не развито или большого горя у них никогда не случалось, но они не ощущают себя на месте других-

Почему война в Чечне началась, мы не помним. Но зато теперь мы знаем, почему нам надо продолжать воевать. Потому что нужно защищаться от чеченцев. Если мы их не задавим до конца, они так и будут совершать вылазки и устраивать теракты, и покоя нам никогда не будет - это вам объяснит любой человек с государственным мышлением-

-Вот удивительно: весь род людской делится примерно на две части, а во власть почему-то попадает только одна часть - прагматики с государственным мышлением. Почему-то там никогда не бывает "святош", для которых жизнь человеческая - это святое, самая главная ценность. А ведь если бы они были во власти, никакие войны вообще никогда бы не начинались (Московский комсомолец. 2002. 2 ноября).

Может быть, все же стоит начинать с себя, - остановиться, оглянуться, попытаться найти другие слова для понимания Другого?

Статья подготовлена для изд.: Россия/Russia. Вып. 4 [12]: Образ врага. М.: О.Г.И., в печати.

Примечания
1. К тематике чеченской войны по-своему чувствительны респектабельные периодические издания, позиционирующие себя внутри истеблишмента (например, журнал "Власть"), оппозиционные газеты и журналы ("Новая газета", "Еженедельный журнал"), маргинальные националистические издания ("Русский дом. Для тех, кто любит Россию"), военные специализированные журналы ("Братишка. Ежемесячный журнал подразделений специального назначения", "Солдат удачи. Журнал для сильных и жестких мужчин") и мн. др.
2. См. например: Пучков Л. Кровник: закон гор. М., 2002 (серия "Спецназ в Чечне"); Пучков Л. Кровник: солдатский талисман М., 2002 (серия "Спецназ в Чечне"); Самаров С. Операция "Антитеррор". М., 2002 (серия "Спецназ ГРУ"); Таманцев А. Чужая игра. М., 2002 (серия "Солдаты удачи"); Рудаков А. Чеченская мафия. М., 2002; Черкасов Д. Косово Поле. Эпизод первый: Балканы. СПб., 2000 (серия "Солдаты России"); Ольбик А. Президент. Донецк, 2002; Угрюмов В. Боец. Чеченская хроника капитана Влада. СПб., 2002; Бушков А. Четвертый тост. СПб., 2002 (серия "Русский проект"); Доценко В. Бешеный жив! М., 2002 и др.
3. "Мужская работа" (2000, реж. Т. Кеосаян); "Война" (2002, реж. А. Балабанов); "Чистилище" (1998, реж. А. Невзоров); "Спецназ" (2001-2002, реж. А. Малюков); "Штурм будет стоить дорого" (2001-2002, реж. ).
4. Миронов В. Я был на этой войне. Чечня, год 1995. М., 2001; Трошев Г. Моя война. Чеченский дневник окопного генерала. М., 2002; Михайлов А. Чеченское колесо: Генерал ФСБ свидетельствует. М., 2002.
5. Журналисты на чеченской войне: Факты, документы, свидетельства / Сост. О. Панфилов. М., 1995; Новодворская В. Над пропастью во лжи. М., 1998; Россия - Чечня: Цепь ошибок и преступлений / Общество "Мемориал". М., 1998; Умалатов У. Чечня глазами чеченца. М., 2001; Политковская А. Вторая чеченская. М., 2002.
6. Чечня и Россия: Общества и государства / Под ред. Д. Фурмана. М., 1999; Тишков В. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М., 2001; Антропология насилия / Отв. ред. В.В. Бочаров, В.А. Тишков. СПб., 2001; Россия и Кавказ - сквозь два столетия. Исторические чтения. СПб., 2001; Гудков Л. Чеченская война и развалившиеся "мы". Статья вторая. К антропологии "зрителя" чеченской войны // Неприкосновенный запас. Дебаты о политике и культуре. 2001. ¦=2 (16). С. 31-47 и др.
7. В этой статье не затрагиваются дискурсивные практики, которые формируются внутри военизированной Чечни. О них подробнее см.: Тишков В. Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны. М., 2001: гл. V. Чеченцы: внутренние образы; гл. XV. Чеченский дискурс как идеология крайностей.
8. В этой связи уместно вспомнить суждение Жана Бодрийяра о "супереализме нашего мира", в котором "реальные" события происходят в пустоте, выброшенные из своего привычного окружения и наблюдаемые лишь издалека по телевизору... "Событие, о котором идет речь, было столь минимальным, что могло бы вовсе не иметь места, но его воспроизведение на экране получило максимальный размах. Никто не переживал связанные с ним перипетии, но все получили его изображение. Оно сделалось чистым событием, существующим вне всяких естественных связей с окружающим, и его эквивалент вполне можно было бы представить в виде синтезированных изображений" (Бодрийяр Ж. Прозрачность зла. М., 2000. С. 118).
9. Жерар Женетт в работе "Правдоподобие и мотивация" характеризует такой феномен следующим образом: "Правдоподобное повествование - это повествование, в котором события соотносятся как примеры или частные случаи с набором максим, полагаемых верными аудиторией, к которой оно обращено, однако эти максимы, именно потому что они общеприняты, чаще всего остаются имплицитными" (Женетт Ж. Правдоподобие и мотивация // Женетт Ж. Фигуры. М., 1998. Т. 2.С. 303).
10. Подробно эта тема обсуждается в аналитической работе В. Тишкова "Общество в вооруженном конфликте. Этнография чеченской войны".
11. Как отмечает Антуан Компаньон, "правдоподобие... - то, что приемлемо для общего мнения, что соответствует коду и нормам общественного консенсуса" (Компаньон А. Демон теории. Литература и здравый смысл. М., 2001. С. 124).
12. Например, у жителей Чечни, респондентов этнолога Валерия Тишкова, в дискурсах обнаруживается их привычное обращение к общему советскому прошлому. Так, в рассказе старика-чеченца его апелляция к "общему прошлому" (личное участие в Великой Отечественной войне и боевые награды) выглядела как последний аргумент о неприменимости насилия против мирных жителей. Разрушение этого стереотипа российскими солдатами сопровождалось настойчивым конструированием образа чеченского Врага. См.: Тишков В. Общество в вооруженном конфликте. С.
13. Ролан Барт говорит об адресности мифического понятия так: "-Понятие точно соответствует функции, оно обладает строгой ориентированностью... Миф ничего не скрывает, его функция - не скрадывать, а деформировать... Форма и понятие проявляются по-разному. Форма предстает нам буквально, непосредственно и к тому же обладает протяженностью... Понятие дается нам глобально, как некая туманность, в которой более или менее зыбко сгущено знание. Его элементы связаны ассоциативными отношениями... (при деформировании смысла посредством понятия остаются жесты)... Миф - это похищенное и возвращенное слово. Просто возвращается слово уже не совсем таким, каким было похищено, при возвращении его поставили не совсем на свое место" (Барт Р. Мифологии. М., 1996. С. 242-251).