"Амок -- психическое заболевание, наблюдающееся

(Толковый словарь иностранных слов)

Первый "круглый юбилей" беспрецедентного кровопролития в Чечне, помимо повода для неизбывной скорби по тысячам невинно убиенных, осиротевших и обездоленных, побуждает к мучительным раздумьям обо всем том, что не сбылось, но могло бы сбыться, если бы демократия в России состоялась.

Методологически мне очень импонирует подход покойного Н. Эйдельмана к осмыслению исторических событий по формуле: "что было -- что есть (т.е. к чему пришли) -- что могло бы произойти".

Было необычно прозрачное и оттого как будто даже звонкое, сухое и солнечное декабрьское утро в Назрани. Эта невероятная, обострившая все чувства прозрачность оглушала какой-то странной, стиснувшей сердце щемящей тишиной: стало так тревожно и тихо, как никогда не бывало в шумно-деловитой Назрани и ее окрестностях. Все словно замерло: на улицах, во дворах и огородах, в администрации президента и в душах людей. Как и многие тогда, я остро и как бы обреченно почувствовала неизбежность беды, пока невидимой и затаившейся, но уже парализовавшей волю, отнимающей свободу движений.

Тоскливая тревога усугублялась еще и тем, что группы молодых ингушских ребят (в основном "пригородных") накануне ушли в Грозный воевать и умирать за уготованную им судьбой улицу Первомайскую, как позже -- за легендарный Бамут.

Беда, которую сулили предчувствия, сначала возвестила о своем приближении шумом и лязгом железа, потом материализовалась в темной колонне русских танков, вое собак, откуда-то набежавших к этой жуткой металлической "гусенице" бронетехники, медленно ползущей в сторону Чечни, и в тучах черной гари, застлавших хрустально-хрусткую прозрачность горизонта. Танки жерлами пушек упирались друг в друга, как будто им не терпелось поскорее изрыгнуть смерть, а "победители" в шлемах и без, гроздьями свесившиеся с люков, с неприязненным любопытством взирали окрест, пока не слишком ясно представляя себе, куда и кого их послали побеждать.

11 декабря 1994 года -- дата, которую я, как и все ингуши, запомню навсегда не только потому, что в этот день календарно началась русско-чеченская война и моя Ингушетия стала "западным сектором" "враждебной территории" (по словам генерала спецслужб Гончарова), которую долбят и увечат вот уже десять лет. Я запомню этот день еще и потому, что на знаменитой теперь уже на весь мир трассе "Баку-Москва" между Гази-юртом и Слепцовской было убито и тяжело ранено двадцать человек. Первыми жертвами Чеченской бойни стали ингуши: молодые и старые, женщины и мужчины, вышедшие на трассу остановить Войну и Смерть на последнем рубеже. Среди них были и восьмидесятилетняя старушка Кациева, и полный сил министр здравоохранения Горчханов.

"В 8-30 группировка войск, состоящая из частей подразделений армии и МВД России, пересекла со стороны Северной Осетии границу республики Ингушетия и двинулась в сторону Чечни. При прохождении через территорию республики Ингушетия к Чеченской республике на территориях Назрановского и Малгобекского районов РИ с применением огнестрельного оружия, ракетной техники и авиации в отношении мирных граждан совершены преступления, в результате которых убито 5 граждан и 15 получили ранения различной степени тяжести" (Из доклада "О массовых нарушениях прав граждан ингушской национальности в РФ. 1992-1995 гг.").

Об этом же дне "прозревший" генерал Куликов (тогдашний командующий внутренними войсками МВД) вспоминает, оправдываясь перед потомками: "Утром я вылетел на своем вертолете и с воздуха отслеживал маршруты выдвижения. В районе Верхних Ачалуков наблюдал такую картину: колонну из 90 боевых машин десанта останавливают 15 ингушей с белым флагом и разворачивают ее обратно. Такое наблюдалось везде. Командиры уговаривали митингующих разойтись, не блокировать движение колонн. А на технике уже были порезаны топливные и тормозные шланги, подожжены 3-4 машины. Мой оператор все это снимал, и я вечером на разборе показал пленку Грачеву. Он был недоволен своими генералами. А что толку -- войска-то уже увязли. Уже в первые сутки стало ясно, что рассчитанный на 19 дней план войсковой операции не выполнить. Мы не знали, куда суемся".

Позже, когда десанты русских матерей стали прибывать за своими сыновьями, попавшими в адское пекло, ингушки (общественные, государственные деятельницы, обычные домохозяйки) селили их под своим кровом, в своих не слишком комфортабельных бытовых условиях, делясь последним куском и сопровождая с риском для жизни (хотя у каждой тоже ведь были дети) в Грозный за их несчастными, посланными погибать мальчиками. Этих ингушских женщин, беспредельно мужественно пытавшихся остановить работу конвейера смерти, конечно же, не показывали по телевизору. Мир видел и узнавал только других героинь, женщин из столичных материнских комитетов солдатского спасения. Их лица хотя бы мелькали в обильно хлынувшей лаве видеосюжетов первой войны.

Я также хорошо помню, как в январе 1995 года мы привезли в Ингушетию первую гуманитарную помощь. В мамином Альтиево в каждом доме жили беженцы. Они, конечно же, не представляли себе тогда, что еще много лет снова и снова будут спасаться от смерти в Ингушетии.

Тогда, в начале кошмара, казалось, что множество активных и здравомыслящих людей, простых и не столь уж простых граждан, поднявшихся во весь рост на митингах, маршах протеста, разных форумах смогут остановить вакханалию первых месяцев пьяно-победительного безумия Ельцина-Грачева. Поэтому в том же январе в Бундестаге и Европарламенте я убежденно, с огромной надеждой зачитывала перед онемевшими евродеятелями документальные свидетельства чеченцев, русских, ингушей, переживших ужасы "наведения конституционного порядка". Шок вызвало свидетельство моего знакомца-инженера, который написал, за что он, чистокровный русский, ненавидит русских, убивших его старика-отца, ветерана войны и труда: "Я ходил по улицам города -- весь Проспект Революции, этот центр города, завален специальной проволокой с шипами, которые, впиваясь в тело, запутывают тебя в проволоке и не отпускают, пока не вытечет кровь. Живой человек становится трупом. В меня стреляли русские. Я шел через улицу, и выстрел русского спецназовца заставил меня остановиться, он приказал мне подойти к себе, сорвал с меня шарф и снял с меня пояс: "Иди дальше, если сможешь..." Я шел по улице, по ней неслись русские танки, из-под их гусениц летели камни мостовой, куски асфальта, попадая в людей, они убивают их, как снаряды. Стерт с лица земли Октябрьский район, район автовокзала. Обстрел велся зажигательными снарадами с иголками на конце, напалм на иголках, вытекая, жжет все вокруг. Bакуумными бомбами уничтожены нефтяной институт, музей, университет, архив, по городу валяются трупы, их много еще во дворах, в водоемах, в пожарные водоемы сброшены трупы людей, и вода в них отравлена". Разве это не картина Апокалипсиса ХХ века?!..

Чеченский Холокост, жертвами которого стали почти 250 тысяч жителей горной и равнинной Чечни, в разное время убитых за эти страшные годы, был отрепетирован осенью 1992 года в Пригородном районе Северной Осетии. Тогда жертвами военных преступлений и преступлений против человечности были ингуши, которые, по мнению стратегов из Минобороны, должны были стать приманкой для дерзкого Дудаева.

Массовые убийства гражданского населения (почти пятисот человек) из всех видов оружия с воздуха и земли, заточение в концлагеря мужчин и женщин всех возрастов (около четырех тысяч человек), гибель заложников (тогда пропали без вести двести человек), лишение имущества, поражение в гражданских правах -- все это было совершено федеральной армией и осетинским "ополчением" в отношении 65 тысяч ингушей, проживавших тогда в Северной Осетии.

"Малый" ингушский Апокалипсис распространился с 1992 года почти на весь Северный Кавказ, превратив Россию начала ХХI века в зону политической катастрофы. И все это дело рук российской якобы демократической власти, ее завоевание, смахивающее на реанимацию сталинщины: открытые депортации и геноцид народов середины прошлого века на его исходе приобрели закамуфлированные формы. Прямым подтверждением этому является сегодняшнее рассеяние чеченцев и ингушей по всему миру, а также создание на этнических территориях таких условий жизни, которые ведут к физической и духовной деградации народов. Существование в режиме военно-полицейской колониальной зоны не предполагает для них никаких реалистических проектов национального развития.

А могло быть иначе. Если бы Россия состоялась как подлинно демократическое государство, в ней не было бы места пресловутой имперской вертикали. Куда естественнее горизонталь, если уж на то пошло: равноправное федеративное (конфедеративное) сосуществование народов и государств России и Северного Кавказа, объединенных границами, обороной и внешней политикой. Тогда южные рубежи России были бы самыми безопасными...

Мне вспоминаются слова Г.Белля: "Я ненавижу войну, до глубины души ненавижу войну и любое причиненное ею страдание, ненавижу любое слово, любой жест каждого, кто питает к войне иные чувства, чем ненависть. Она настолько бессмысленна, а политика столь беспредельно гнусна и порочна, что никто и никогда не вправе начинать такую войну и вести ее столь бесчеловечно долго". Написанные в 1944 году, эти слова как нельзя более точно соотносятся с нашей трагической современностью.

Марьям ЯНДИЕВА, председатель Ингушского "Мемориала"

Источник: Ингушетия.Ру